Танец с дьяволом
Шрифт:
— В теннис можешь играть сколько вздумается, а теннисистов потрудись водить куда-нибудь еще. Слава Богу, есть куда.
— Ага. И Патриция за стенкой.
— Я думал, она в школе.
— Мы остановились в «Беверли Уилшир».
— Одевайся, — отрывисто бросил Дэнни и вышел.
Он спустился в гостиную, постоял у той стены, где висели в рамочках фотографии Патриции — иллюстрированная история ее жизни. Вот она в розовых ползунках делает первые шаги по лужайке, вот плещется в бассейне, а он, Дэнни, поддерживает ее за животик, вот она сидит на пони, которого
«Какие счастливые лица. А были ли мы на самом деле когда-нибудь счастливы?» — думал Дэнни.
У него на письменном столе стояла другая карточка Патриции, снятая, когда ей исполнилось пятнадцать. На ней она была в шортах, открывавших длинные стройные, как у Стефани, ноги. И краски те же, что и у матери — сливочно-белая кожа, золотые волосы, молоко и мед. Да, красивая девочка. Дэнни не видел ее уже несколько месяцев… Как бы ему хотелось поговорить с ней. Интересно, она все еще хочет делать кино? Есть ли у нее мальчик? Он же ничего не знает о своей родной дочери.
Дэнни кругами ходил у телефона, не зная, как и о чем говорить с Патрицией. Взгляд его случайно остановился на книжной полке, где в ряд стояли четырнадцать переплетенных в черную кожу тетрадей — его сценарии. Можно не пересчитывать, он и так помнит. Четырнадцать фильмов. А завтра он начинает монтировать пятнадцатый. Ни один из них не наполняет его сердце гордостью. Поделки. Цепь компромиссов. Уступки всем и каждому.
Он присел к телефону и стал перелистывать календарь. Монтаж займет месяц. Сегодня третье октября. Он вдруг замер.
Сегодня «Йом-Кипур» — самый священный из всех священных дней. Судный День. День, когда раскрывается Книга Жизни, где написано, кто будет жить, а кто умрет, и где найдет смерть — в воде или в огне. Он вспомнил, как в этот день вся семья постилась до первой звезды. Ему так хотелось есть, что он, прокравшись в курятник, вытащил из-под закудахтавшей курицы только что снесенное яйцо, проделал в скорлупе дырочку и уже поднес было к губам, как вдруг заметил, что в дверях стоит и смотрит на него отец. Якоб не стал бранить его — взял за руку, вывел из птичника наружу и объяснил, что в этот день надо поститься и думать о прожитой жизни, прося Бога простить все совершенные грехи. Мойше испугался: неужели Бог видел, как он вместо того, чтобы молиться, собирался выпить яйцо? Страх прогнал голод. А вот теперь Мойше, выросший и ставший Дэнни, испытывал этот страх снова. Только грехи его теперь не в пример тяжелее. Как давно он не молился! «Господи, — зашептал он, — прости меня, помоги мне спасти мою дочь!..»
Дэнни снял трубку, позвонил в «Беверли Уилшир», попросил к телефону мисс Патрицию Деннисон, но ему ответили, что под этим именем постояльцев не зарегистрировано. Тут он сообразил и попросил соединить с номером Патриции Стоунхэм. Раздалось два гудка, а потом он услышал голос дочери.
— Патриция!
— Да, — пауза.
— Это твой отец.
— О, папа, ты уже вернулся?!
— Сию минуту
— Ну, как съемки?
— С твоей помощью дело шло бы лучше.
— Папа… — ему показалось, что она собирается заплакать. — Мне ужасно, ужасно, больше всего на свете хотелось поехать с тобой…
— Знаю. И жалею, что ничего из нашей затеи не вышло.
— Понимаешь, этот Джи-Эл…
— Не надо, я все понимаю.
Послышался приглушенный звонок.
— Папа, можешь минутку подождать? Я только открою… Ах, прости, это мистер Маккрейчен приехал за мной. Джи-Эл ждет в машине. Он всегда так злится, когда я опаздываю.
— Я понимаю. Патриция… Может, мы с тобой пообедаем завтра?
— Да я бы с удовольствием, папочка, но мы же сейчас улетаем в Сан-Франциско. Но я скоро вернусь, через неделю, — добавила она торопливо.
Дэнни, стараясь не выдавать своего разочарования, сказал:
— Ладно. Тогда без помех займусь монтажем. Как насчет следующей среды?
— Когда угодно.
— Я заеду за тобой, и мы отправимся к «Эль-Падрино».
— Чудно!
— В час дня, хорошо? Я так хочу тебя видеть, Патриция!
— И я — тебя. Знаешь, мне так тебя не хватало!
Прежде чем он успел попрощаться, раздался щелчок. Отбой. Он понял, почему такая спешка — Джи-Эл нельзя заставлять ждать. «И все-таки она мне обрадовалась», — убеждал он себя, направляясь в гостиную, чтобы разобрать свой багаж.
Он перетащил вещи в спальню, бросил их на уже застеленную кровать. Стефани, полностью одетая, сидела перед туалетным столиком, крася губы своей обычной, кораллового оттенка помадой.
Эта женщина девятнадцать лет была его женой. Грудь ее до сих пор упруга, живота нет, а длинные ноги — мускулисты и стройны. Как ей удается столько пить и при этом так хорошо выглядеть?
— Отлично меня встретили в родном доме, — сказал Дэнни.
— На какую встречу ты рассчитывал, хотелось бы знать? — Она смотрела на его отражение в зеркале. — Мы с тобой не женаты больше.
— Да я вовсе не против: спи, с кем хочешь, но почему в моей постели?
Стефани обернулась:
— Ты даже не ревнуешь?
— Нет, не ревную.
— А вот скажи честно: какого дьявола ты на мне женился? Разве ты меня любил когда-нибудь? — Голос ее был еле слышен.
— Ох, Стефани… Давай обсудим это, когда будешь трезвой.
— Я и сейчас не пьяна.
Дэнни расстегнул молнию на чемодане, раздумывая над ее вопросом. Любил ли он ее когда-нибудь? Или просто использовал, чтобы укрепить возведенный им дом?
Стефани поднялась.
— Как бы мне хотелось хоть раз в жизни услышать это от тебя…
— Что услышать? — Он вскинул голову и удивился печальному выражению ее лица.
— Скажи «Я тебя люблю», даже если это неправда.
Дэнни, казалось, не интересовало ничего, кроме вещей, которые он вынимал из чемодана и раскладывал на кровати.
— Наверно, мы с тобой оба ошиблись, — пробормотал он наконец.
Стефани молчала, а он не решался взглянуть на нее.
— Я боюсь, — услышал он ее тихий голос.