Танец с дьяволом
Шрифт:
— Я чуть не умер, — прошептали его губы.
Он удержался на столбе, медленно сполз вниз, на землю. Руки и ноги не слушались.
Потом он часто прибегал к этому способу самоудовлетворения, и сейчас, лежа в темноте, медленно растирал свой член полотенцем и видел Магду, Любу и себя самого.
Сколько времени стояла над ним Люба, давно ли она вошла в комнату? Он не слышал ее шагов. Дэнни поспешно натянул на себя простыню.
Щелкнул выключатель, свет из ванной комнаты проникал и в спальню.
— Ну, ты рад? Я сделала
— Он был голый?
— Нет, в ночной рубашке, — Люба бросила в стакан кубик льда.
— В пижаме, что ли?
— Да нет же, — Люба повернулась к нему. — В черном шелковом неглиже.
— Женском?
— Бывают мужские неглиже? — сухо осведомилась она.
Дэнни на миг лишился дара речи. Супермен Брюс Райан — в женском белье?
— Он что — педераст?
— Может быть и не совсем, но с несомненными причудами в этом смысле.
— Ну, понравилось ему?
— Понятия не имею. Он болтал без умолку. — Люба сделала большой глоток.
— И что же он говорил?
— Да он не со мной говорил, а по телефону.
— Да ну?
— Болтал беспрерывно, если не считать тех секунд, когда кончил. Кончил и опять стал молоть языком.
— С кем же это?
— Не знаю, с мужчиной каким-то.
— Не может быть! Наверно, это была девица.
— Тебе, конечно, видней, но звали эту девицу Джим.
— Ты врешь, Люба.
— Не сойти мне с этого места. А почему ты так удивляешься? Я же тебе говорила: самые крутые на вид мужики на поверку оказываются гомиками. Я другого не понимаю, Дэнни… Зачем тебе это было надо?
Дэнни откинул голову на подушку и очень тихо сказал:
— Хотел посмотреть, сделаешь ли ты это.
— Я сделаю все, что ты мне скажешь.
— Ты пошла к Брюсу, потому что ты — блядь!
— И ты только сейчас это понял? — не повышая голоса, спросила она.
— Так ты говоришь, что сделаешь все?…
— Все, что ты скажешь, — пристально глядя на него, сказала Люба.
— Это потому, что ты — курва, так, кажется, называли тебя в Кракове? Вот потому ты делаешь все, что угодно! Вспомни своего мальчика из газеты! — Она молчала. — А разве я не видел, как стоило мне отвернуться, ты завела шашни с Брюсом?!
Люба налила себе еще.
— Ты бесишься, потому что я сделала все, как ты хотел.
Дэнни привскочил на кровати:
— И не спорила, и не возражала, повернулась и пошла к. Брюсу!
— Дэнни, ей-Богу, это глупо.
Действительно, глупо. Он чувствовал это.
— Уходи, — сказал он, пытаясь сохранить достоинство, что было непросто сделать без штанов — он сидел перед ней в одной пижамной куртке.
— Дэнни, что с тобой? — она подошла к кровати. — Не хочу я никуда уходить.
— Убирайся! — крикнул он, чтобы остановить ее.
— Да в чем дело? — она замерла, пораженная его тоном.
Дэнни глядел на нее, словно надеялся остановить взглядом.
— Ты не должна была ходить к нему!
— Дэнни, ты несешь какую-то чушь.
— Ты — блядь! — сквозь зубы бросил
— А ты кто? Ну-ка, ответь! Я делаю то, что ты хочешь, а ты бесишься! Хочешь, скажу, кто ты такой? — крикнула она, глядя ему прямо в глаза. — Ничтожество!
Дэнни, спрыгнув с кровати, схватил с ночного столика две стофунтовые бумажки и швырнул ей.
— Убирайся отсюда!
Она постояла минутку, глядя на нелепого, голого ниже пояса Дэнни. Он и сам понял, что смешон, и торопливо улегся в постель, натянув простыню до подбородка. Люба подняла стакан:
— Спокойной ночи, полковник Джонсон! — и с достоинством вышла из номера.
Почему «полковник Джонсон»? Что она хотела этим сказать? И тут Дэнни вспомнил ее рассказ про второго мужа Магды.
— Сука! — пробормотал он.
Потом вылез из кровати, нагнулся за своими пижамными штанами и замер. На полу, куда едва доходил по-прежнему горевший в ванной свет, лежали две бумажки по сто фунтов каждая.
Глава XII
Дэнни не звонил Любе до своего отлета. Эта часть его жизни прожита и осталась позади. Больше они не увидятся. Слава Богу, он уносится от нее со скоростью 900 километров в час.
Ноги слегка затекли — слишком долго он сидел неподвижно, потягивая третий «мартини» за это время, глядя сквозь стекло иллюминатора на пухлую мякоть облаков. Потом, почувствовав, что его клонит в сон, очаровал стюардессу, и она, подняв ручки четырех кресел в среднем, полупустом салоне, застелила их одеялами. Пошатываясь, он прошел туда и лег на это импровизированное ложе. Прикрыл глаза рукой — от света и от действительности, надеясь, что крепко уснет и снов видеть не будет. Не тут-то было. Мысли проносились в голове стремительней самолета, резавшего синюю гладь стратосферы. Люба разбередила и всколыхнула то, что лежало на самом дне души. «Всю жизнь я лгал. Но когда же, когда прошел я тот перекресток, после которого невозможно стало повернуть назад?»
Зачем всю жизнь он так упорно цеплялся за эту детскую ложь?
Маленький Мойше придумал ее давным-давно, чтобы с ее помощью не захлебнуться в кровавой реке памяти. В помраченном алкоголем мозгу мелькнула эта картина — он увидел, как барахтается в кровавом водовороте, и вдруг все стало черным, и где-то далеко вспыхнул серебристый свет. Свет приближался, становясь все ярче, и Дэнни понял, что исходит он от распятия, сделанного отцом. Лица распятого он различить не мог — его закрывала пухлая мякоть облаков, таких мягких и приятных на глаз и на ощупь. Но вот они налились чернотой, сверкнула молния, и облака стали похожи на клубы дыма, валившего из высоких труб Зальцбурга. Во тьме послышались крики: «Человек! Просто Человек!» Дэнни, задыхаясь, обливаясь потом, бежал по крышам и вдруг столкнулся с Любой — она была голая, она хохотала и кричала ему: «Ничтожество!»