Tanger
Шрифт:
— Прикольно, — сказала она. — Смотри, соломинка вздрагивает от ударов, прикол.
Спокойно, красным светом без лучей, вспыхивал маяк. Шипели и дымились фонари. Мы дошли до конца набережной, странно, что под этим мостиком вода журчала как обычно. «А Игорь Петрович… — хотел спросить я. — А твой Игорь Петрович»… и не решался.
Я увидел в темноте железную табличку гостиницы «Крым». Как я ее раньше не замечал.
«Надо снова её поцеловать».
— Ты позвони, там будет Саня Михайловна, но я постараюсь взять трубку.
— Я позвоню.
«Вот сейчас».
—
— Я позвоню.
Она нажала кнопку вызова.
«Вот сейчас, да».
— Ну ступай, иди спать, — раздраженно сказала она.
Внутри загорелся свет. Охранник открыл ей дверь. Пропустил, видимо, уже знает ее. Я смотрел, где загорится окно. Ни одно окно так и не загорелось. Она тихо вошла в номер и легла рядом с убийцей.
Шел по «Московской», увидел светлую выемку кафе на той стороне речки, на «Киевской», и обрадовался, так не хотелось идти домой, но там сидели одни только парни. Помочился в кустах напротив цирка. Постепенно, из сереющего воздуха проступали деревья и стены домов. В ночном киоске у объездной дороги догорала свеча, женщина спала, положив голову на руки. Несколько огарков на банках с пепси-колой.
Сижу в дискоклубе «Диана» и читаю «Ночи Кабирии». Фильм не понравился, а читать приятно. На танцполе дурачатся только две маленькие девчонки и мальчик на одной ноге и без руки, как он забрался по этой железной лестнице? Танцует брейк на спине. Их собака сидит, смотрит и лает иногда.
Взял водки с соком. Допью и уйду отсюда, все ясно уже и так. Закурил, от этого света голубые пятна на сигарете. Выдохнул дым, и он плоскими клубами заструился в лучах светомузыки. Хорошо. А зачем мне уходить, раз уже пришел? Можно выпить еще пятьдесят с соком и потанцевать напоследок. Да, надо выпить. Лучше сразу сто выпить, быстрее опьянеешь.
Пришли крымские татары со своими серьезными застенчивыми девушками. Девушки сидели прямо, сложив руки на коленях. Официант смешной и трогательный с этой своей блатной походочкой. Школьники наливают водку из-под полы, суровые и смешные, тоже подражают каким-то бандитам. И не знают, что настоящий бандит — это я. Какой ты на хрен бандит, Степной барон? Да, ты прав. Сейчас два глотка сделаю и закурю. Приятно закурить. Так вздрогнула нога, будто хотел сорваться и убежать. Бывает. Им смешно, конечно, что я здесь с книжкой. Зато я отличаюсь. Оригинал. Идиот ты, а не оригинал. Мей би, мей би.
Снова эти важные богатые турки. Сейчас составят столы. Волосатые руки в перстнях и браслетах. Это итальянцы.
Собака скалится, прижимает уши, поджимает хвост. Убегает, отпрыгивает от танцующих, не понимает, что делают люди. И ты здесь, как эта собака. Вера не придет.
Выпил и ушел. Сидел на набережной, курил и все удивлялся огромной несуразности платана, будто это первое дерево, которое начал строить бог без учета земных законов, и эти громадные рычаги ветвей, каждое, как отдельное дерево, держатся, вопреки физике, только на силе бога. Можно было Вере его показать. С платана сорвался лист,
И вот я снова в «Диане», как проклятый. Зашел к диджею и заказал песню. Вот сейчас. «Песня „Побег“, для пацанов из Днепропетровска». Нет, после этой. «Для Веры из Новороссийска, в память об ее зеленых глазах, „В машине смерти“ от Степного барона, в подарок». Какая классная песня. Какая грустная. Так жаль, что она ее не слышит.
Я очень люблю танцевать, когда мне плохо. С замиранием вхожу в толпу людей, поднимаю руки, закрываю глаза и рыдаю в танце, и забываю, где я есть, может быть, это уже не я, а только извилистые волны этой грустной мелодии. Я так хотел бы войти в транс и раствориться в нем, вообще раствориться во всем этом мире. Мой танец для печали. Это единственное, что у меня есть, в чем я могу забыться и потому мне так больно и так хорошо. И я улыбался с закрытыми глазами.
И вдруг уже танцую с этой, с улыбкой. Медленный танец, так сказать. Крашеные волосы. Полные и длинные губы, помада размазалась по щеке. Ненормально большая грудь. Все мерзко, все пошло, но улыбка все-таки приятная, неимоверно женская, развратная и приятная.
— Я запомнил твою улыбку.
— А?!
— Я! Запомнил! Твою! Улыбку!
— ……………………
— Что?!
— Ты! Меня! Смущаешь! — губы так и поползли…
— Будешь что-нибудь пить?
— Да, джюс.
— Что?!
— Джюс. Водка с соком.
— А я тоже сегодня пью только водку с соком.
— Что?!
Бармен странно посмотрел на меня и сделал нам водки с соком. Этот коктейль он назвал «отверткой».
— А ты чё, «голубой»? — вдруг спросила она.
— Я?! Почему ты так решила? — они что, сговорились все? Её серые глаза испугались. Я понял ее испуг, она же не знает меня и подумала, что я могу ее ударить.
— Ты танцуешь так… особенно, когда сводишь ноги вместе, это ужасно.
— А ты местная?
Как же гремит эта музыка.
— Нет, я из Джанкоя, я здесь работаю.
— Кем?
Она замялась, посмотрела на меня и по сторонам.
— Я проститутка. Сто долларов за ночь, — сказала она с какой-то гордостью. — Я с подругами.
Это странное чувство, когда узнаешь, что девушка проститутка. Эта пауза. И стараешься не изменить лицо, чтобы не обидеть.
— Всего сто долларов, — просительно сказала она. Махнула кому-то за моей спиной, улыбнулась этой своей улыбкой.
— Это дорого для меня, извини, Ира.
Она сказала, что я «голубой», только потому, что она проститутка. Ей легче было признаться в этом гомику и не стыдно с ним общаться. Я, видимо, ей и так понравился. И она бы, конечно, хотела со мной. Телец. Везет мне с Тельцами!..
Подруги смотрели на нее с ленивым вниманием. Все или крашеные блондинки, или жгучие брюнетки. Она снова кому-то улыбнулась, раздвигая улыбку, как щит, рекламный щит. И грудь. Улыбка и грудь. Очень красивая улыбка, длинная, томная, наивная и безобидно развратная. Развратная уже от природы. Жалко ее. Я ей понравился, но деньги все разрушат между нами.