Tanger
Шрифт:
— Ты на меня, наверное, обижаешься, Вова?
— Нет. Что же ты думаешь, что мы звери? — говорил он. — Не можешь отдать, не отдавай.
— Твоя жена приезжала, — по-родственному сказала Нина Васильевна.
И я вдруг подумал, что Асель вернулась, её научила жизнь горьким опытом, и она приехала ко мне, чтоб начать все по-новому.
— Какой-то человек, он назвался твоим спонсором, он позвонил тут и сказал, что приезжала твоя жена и просила передать тебе, что они уплатили все твои долги. Еще он спрашивал, должен ли ты за квартиру, — она посмотрела на
Кто бы это мог звонить, что за мужчина? Значит, не вернулась, раз «уплатили». Значит, не то.
— Надежда звонила какая-то, просила передать телефон, я записала, где-то тут, сейчас найду.
Я догадался, что звонил наверняка Гази, радуясь, что сделает мне больно. Потом подумал, что Асель, возможно, звонила Дудановой. Позвонил. Никто не брал трубку.
Из комнаты вышел заспанный Димка с чайником. Он хмуро кивнул мне и прошел на кухню. Я стоял в его комнате и недоуменно пожимал сам для себя плечами. Консервные банки с окурками, жирные вилки и ножи, комья пыли в углах, кровать без белья, значит, спит в одежде. Мне так хотелось рассказать ему что-то страстное, трагичное или смешное. «Если б ты знал, Дима, как хорошо в Крыму, какой чудесный мир, как мне там было одиноко»…
— Мне не понравился твой Суходолов, — вдруг сказал он сзади.
— А что так, Дим?
— А я думал, что он сухощавый, длинный, я его таким представлял по твоим рассказам.
— А он другой совсем, — засмеялся я.
— А ты где сейчас?
— В Переделкино, на даче одной.
— С этим?
— Да, это друга его дача.
— А этот Суходолов чем занимается хоть?
— Сейчас в какой-то фирме патриотической работает.
— А он невзлюбил меня с первого взгляда, когда мы с тобой на вокзал пришли, как если бы он девушка и любил тебя, а ты пришел с другой девушкой, с которой у тебя даже ничего не было, просто знакомой, а он невзлюбил.
— Ладно, Дим, не понял я, что ты хотел сказать.
— Он мне тоже не понравился.
— Ну и ладно, Дим.
— В нем что-то бабское есть.
— Да нет в нем бабского. Он просто литературу любит и помогает мне, вот и все, Дим.
— Не знаю, Анварка, я бы даже в Кремле не стал бы с ним жить.
— Ладно, Дим. Будешь пить?
— Нет. Мне работу искать надо.
— Ну, смотри.
— Нелли вышла замуж за какого-то крутого телохранителя. Звонила сюда, звала тебя в ресторан, бля.
— Да?
— Да, бля. Работает заместителем в журнале «МУЖИК», скоро будет главным.
Я прошел в свою комнату. Летом казалось, что я никогда уже не вернусь в этот дом, в эту жизнь и ничего из того, что было, уже не повторится, зимы не будет больше в моей жизни.
Достал зимний шарф, который нравился Асельке, понюхал его, он хранил запах её духов. Вряд ли это возможно, я, наверное, просто вспомнил этот запах. Он должен был пахнуть ею. Просто мозг запомнил. Смотрел в темноте на скособоченные коробки. Я всегда думал, что придет время, и будет место, где я поставлю эти коробки и выпотрошу их до самого дна, выверну
Пил с Ниной Васильевной и Вовой.
— А ты все так же на даче, Вов?
— Да…
Зачем же приезжала Асель? Наверное, по работе, командировка какая-нибудь. Как же грустно пахнет тот шарф. Если бы мы нечаянно встретились, я бы умер. Ей, наверное, рассказали тут про меня. Она и в Алмате в последний день его носила. А если бы она вернулась? «Анвар, давай простим все самим себе и начнем по-новой. Будем в общаге жить. Ты в аспирантуру пойдешь, тебя же приглашали, а я работать буду у Васьки в журнале „Где учиться“».
— А там не холодно, Вов?
— Холодно, вообще-то…
Ей рассказали, как я здесь бомжую и опускаюсь. Все рассказали. Дуданова усилила все краски, рассказала все про меня, как я здесь нищенствую и загибаюсь, сука.
— Это что, уже семь часов, что ли?! Ничего себе, вот же только было пять, куда летит время?!
— Опаздываешь? — поинтересовался Вова.
— Нет, я так. А где же Анатоль?
— Работаит, вот как ты уехал, устает, командуит даже иногда, — обрадовалась Нина Васильевна.
— Ты ему скажи, пусть он мой маленький телевизор принесет!
— Я ему говорила, Владимир.
— Ну, так что толку-то, что говорила? Говорила-говорила, сам не скажешь, так…
Я пошел и снова набрал номер Дудановой. Никто не брал трубку. Позвонил Надежде. Она сразу узнала меня. Договорились о встрече. Голос ее волновался.
Пошел к Димке, он ел.
— Гази с Аселькой твоей встречался.
— Я так и думал.
— Прекрасно устроена в социальном плане, в квартире сделали евроремонт с матерью.
— Прекра-асно, прекра-асно, — тянул я.
— На какой-то совместной английско-казахской фирме работает.
— Прекра-асно.
— Приезжала в командировку.
— Прекра-асно.
— Прекра-асно, прекра-асно, — сказал Димка. — Ебаный неудачник.
— Да, — сказал я и убрал с его лба прядь волос.
Он вздрогнул.
Пришел Анатоль и обрадовался мне. Он сильно изменился, даже стал красив мужественной красотой. Мы выпили с ним.
— А ты заматерел, заматерел…
— Я курить бросал, Анатоль.
Димка с конвертом. Письмо от Полины. Где она теперь, где ее искать? Оборвалась наша связь, Полина.
— Понимаешь, я тем самым хотел сказать, что я не к тому, а к тому, что я не хотел, чтобы ты обижался… — он был пьян, когда успел, пьяный анархист.
— Слушайте, уже одиннадцать?! Вот же только… Куда время летит?!
Я пошел в туалет и смотрел на свой живот. Да, заматерел, и пупок углубился. Всегда был плоский, а вот теперь углубился, даже какая-то одежная ватка начала в нем скапливаться. Странно, сам чувствую, что я заматерел, но из-за любви ко мне Алексея Серафимовича, оттого, что я с ним делаю это, и он со мной. И он своими руками готовит мне еду, и хорошо кормит меня ею. Я три года прожил с Асель и не заматерел. Нет, я с нею так и не заматерел. Вот как я заматерел, твою мать.