Tanger
Шрифт:
— Есть желание покурить?
— Есть.
— Покури.
— А пепел куда стряхивать?
— На пол. Утром подметет какой-нибудь чурка.
Только его подсознание знало, ЧТО тянет его ко мне, подталкивает подтрунивать надо мной. Как ему выразить ЭТО из себя, хотя бы похлопать меня по плечу или причинить шутливую и необидную боль, типа неожиданного щелбана. И срединное, бесполое нечто разворачивалось во мне, упивалось своей силой и властью.
«Привет, Кирилл! Я приехал!»
В этом кафе маленькие окна с занавесками. Стекла запотевшие, за ними снег. Бармен, облокотившись
В углу одиноко сидела девушка. На ее столе горела свеча в стеклянном шаре.
Денег хватило только на кофе. Я уронил зажигалку, наклонился и отпил вина из бутылки за пазухой. Оно казалось очень жидкой субстанцией, гораздо жиже воды, так оно проникало во все складки и поры.
«Кирилл, какая невероятная страна этот Крым, это море так и зависло возле правого глаза»… Я закурил. Сам зажег свечу на столе.
Внимание, Кирилл (Илья).
Анвар и Илья сидят в кафе.
Илья. Знаешь, до чего я дожил? Я даже ходил на Фрунзенскую. Там, в парке возле туалета, собираются солдаты. За пятьдесят тысяч они позволяют гомосексуалистам кое-что сделать. И я пошел туда. Однажды меня там раздели, ужасно бесцеремонно! Могли ведь и убить… Ты меня осуждаешь, наверное… Анвар, ты все-таки жестоко тогда поступил со мной, ты посмеялся…
Анвар. Извини, я тогда слишком быстро протрезвел. Я был пьян, а ты не отдавал себе отчета.
Илья. А может быть, ты бисексуал, Анвар?
Анвар. Не знаю.
Илья. Значит, у меня есть надежда?
Анвар. Слушай, Илья, я давно хотел спросить: гомосексуалисты что легче прощают, когда им изменяешь с женщиной или когда с мужчиной? (Смеется.)
Илья. Ты смеешься так, как будто кричишь!
Анвар (усмехается и пожимает плечами). Я кричу?
Илья. Боже мой. Боже мой, я так и знал, бежал сюда, как… Ты видел, ты видел когда-нибудь счастливого гомосексуалиста?!
Анвар пожимает плечами. Смотрит на девушку. Дает ей прикурить.
Да у нее своя зажигалка есть!.. Я знаю, как всё кончится, Анвар. Рано или поздно я заболею СПИДом. И все… А когда это случилось со мной в Германии… О-о, я не почувствовал, что сделал что-то дурное. Можешь представить себе — душа моя как будто очистилась от скверны. Мне легче стало смотреть людям в глаза. Веселее, как будто все время до этого я обманывал их. От волнения я попросил закурить у незнакомого на улице, а ведь я не курю. Я был счастлив, как ты был счастлив и согрет улыбкой незнакомой девушки в метро, которая от какой-то своей внутренней радости улыбнулась тебе. Помнишь, ты мне рассказывал? Только теперь улыбался я. Не надо было мне ехать в Германию.
Анвар. Из-за этого?
Илья. Нет. Я думал, что плохо только у нас в Советском Союзе. Советский Союз — это зло, а там добро, там так, как я хочу и мечтал. В тот осенний день я на электричке приехал в Майнц или Дармштадт, сейчас не помню. Старинный такой город. Гулял, ослепленный солнцем и будто бы простуженный, и зашел в один двор, вернее, спустился с улицы по ступенькам. Весь зеленый такой, и зелень старинная какая-то, стены старинные,
Анвар. Где?
Илья. В Советском Союзе. Все так же: женщина с современной коляской сидит. А муж ее на заводе, наверное. Придет, пивка из холодильника попьет, программу «Время» посмотрит, то есть что там у них вместо этого. У меня мурашки побежали, я даже оглядываться начал, думал, что сейчас увижу что-то советское — памятник какой-нибудь нахмурится из кустов, или еще что-то… полустертая надпись, типа, слава КПСС. Хорошая такая, спокойная такая грусть, что проживешь спокойно свой век под руководством Бундестага. Всё, как всё. Обычное. Обычные. Даже педики никому не нужные. И, конечно, то же самое зло и пошлость, как и во всем мире… Америка — столица СССР… Тебе не надоело здесь? (Оглядывается.)
Анвар. Надоело.
Илья (громко икает). Прости. (Икает.) Есть хороший бар Винстон. Недалеко.
Анвар (смотрит на девушку.) К он какой?
Илья. Тематический. (Икает.)
Анвар. А этот какой?
Илья. Этот натуральный.
Громче заиграла музыка. Звучит песня из к/ф «Сны Аризоны».
Анвар. О! Классная песня! Останемся?
Илья (вздыхает и ёрзает на стуле). Ты знаешь (икает), я не знаю.
Закрыв глаза, Анвар плавно поднимает вверх руки и поводит ими, как в восточном танце.
Анвар. Как хорошо, что я не люблю — это Бог хранит меня. От любви я сгорел бы, разорвался на тысячи кусков, и каждый кусок вопил бы от счастья, но меня бы уже не было. Как хорошо, что я не люблю!..
Илья. Я хочу, чтобы меня не было.
Анвар. Ну что, Илья, я могу у тебя сегодня переночевать?
Илья (икает). Прости. Ты знаешь, я не знаю. У меня же хозяйка. Как она это воспримет?
Анвар. А если мне просто негде переночевать?
Илья. Ты знаешь, у меня ведь уроки завтра… (Икает, вздыхает.)
Анвар (удивленно). Да-а?
Илья. Лучше бы мы в Винстон пошли.
Анвар. И что дальше?
Илья (достает бумажник). Ты бы ушел, а я остался.
Анвар. И что дальше?
Илья. Ко мне бы кто-нибудь подошел, и мы бы с ним познакомились.
Анвар. А как же твоя хозяйка?
Илья. Я бы пошел бы к нему.
Анвар. А как же твои уроки?
Илья. А разве это имеет значение, Анвар? (Икает.)
Анвар (показывая на часы). Знаешь, как называются эти часы?
Илья. Эти? Как?
Анвар. «Король в Париже».
Илья. А-а… (поднимаясь). Извини, я отлучусь на минутку. (Уходит в туалет.)
Из туалета раздается утробный крик. Официант побежал в туалет.
Анвар. Уже семь часов! А только было пять, и уже снова семь!
Анвар направился к туалету, но навстречу официант.
Официант (подойдя к Анвару). Он ваш друг? Он просил передать вам (протягивает деньги). Сказал, чтобы вы его не ждали. Просил вас уйти.
Я вернулся к столу. Я смотрел на весь мир из коньячного пузыря. Тело было мягким и податливым, как резина. Оделся и пошел к выходу. Невыносимо жалко было Кирилла. Вернулся, начал писать на салфетке, долго.