Танго старой гвардии

Перес-Реверте Артуро

— Меча…

— Замолчи. Не начинай.

Он замолкает на миг. Мы с ней думали не об одном и том же, заключает он. По крайней мере, я так думаю.

— Что же ты собираешься делать с Ириной или с Карапетяном?

— Хорхе думал об этом всю ночь, а утром мы проанализировали ситуацию вместе. Попробуем «подсадную утку».

— Что это такое?

Понизив голос, потому что англичанки уже невдалеке, она объясняет. Речь идет об определенном действии — одном или нескольких, — которое позволит понять, как реагирует соперник. По ответным ходам Соколова можно будет установить, предупредил ли его кто-либо из команды Келлера.

— Это

надежный метод?

— Не вполне. Русский может скрыть то, что ему известно, изобразив растерянность, сделав вид, что испытывает затруднения… Или решить проблему самостоятельно, без посторонней помощи. Но все же есть надежда, что он выдаст себя… И даже его уверенность в себе может послужить верным признаком. Ты заметил, наверное, как пренебрежительно он ведет себя по отношению к Хорхе? Тот раздражает его — и тем, что так молод, и своими небрежными манерами. И, может быть, эта надменность — одно из слабых мест Соколова. Он считает себя в полной безопасности. И теперь я начинаю понимать почему.

— И кого же ты будешь проверять? Ирину или Карапетяна?

— Обоих. Хорхе обнаружил две теоретические новинки — две идеи для одной и той же позиции… Это очень сложно и никогда не осуществлялось на практике в больших шахматах. И обе относятся к одному из любимых дебютов Соколова. Вот на этом и можно будет подловить предателя. Он поручит Карапетяну проанализировать одну дебютную идею, а Ирине — другую. Чтобы они поверили, что работают над одной и той же, он запретит им разговаривать между собой на эту тему — якобы для того, чтобы они не совпали.

— А потом сыграет обе? Я правильно понимаю? И выявит источник утечки?

— Все несколько сложнее, но и это может послужить тебе в качестве вывода… В общем, так и есть. По реакции Соколова Хорхе узнает, кто из двоих готовил дебют.

— Я вижу, ты совершенно уверена, что Ирина ничего не заподозрит? По-моему, напрасно. С кем спишь, от той секретов не хранишь.

— Руководствуешься собственным опытом?

— Нет, исключительно здравым смыслом.

— Ты не знаешь Хорхе, — отвечает она с едва заметной улыбкой. — Не знаешь, как наглухо умеет он закрываться, когда речь идет о шахматах. Как не доверяет ничему и никому. Ни своей невесте, ни тренеру. Ни родной матери. И это когда все в порядке. Представь, каков же он должен быть сейчас, когда его снедает тревога.

— Невероятно.

— Да нет… Просто шахматы.

Теперь, уяснив все до конца, Макс спокойно просчитывает варианты: Карапетян и Ирина, секреты, которые не поверяются на подушке, опасения и предательства. Уроки жизни.

— Я так и не понял, зачем ты рассказала мне это. Почему доверяешься мне. Мы не виделись с тобой тридцать лет… Ты ведь едва знаешь меня теперь.

Меча отделилась от колонны, стала так, что головы их сближаются. Почти касаясь его губами, она шепчет ответ, и Макс, вознесясь над лётом лет, над неизгладимыми следами старости, ощущает гул минувшего и вздрагивает от прежнего возбуждения, которое вызывает в нем близость этой женщины.

— Эти ловушки не единственные… Есть и еще одна, и шахматный аналитик с чувством юмора мог бы назвать ее «защита Инсунсы». Или, может быть, «вариант Макс». И играть его будешь ты, мой милый.

— Почему?

— Сам знаешь почему… Впрочем, может быть, ты так глуп, что и нет. Не знаешь.

7. О ворах и шпионах

Вода в бухте Анж оставалась такой же насыщенно-синей. Высокие

скалы мыса оберегали берег от мистраля, лишь легкой рябью пробегавшего по водной глади у берега. Опершись о каменный парапет, Макс с усилием отвел глаза от белопарусной яхты, выходившей из гавани, и взглянул на Мауро Барбареско, который стоял рядом: шляпа сбита на затылок, пиджак расстегнут, галстук распущен, руки — в карманах мятых брюк. От усталости под глазами залегли круги, щеки и подбородок требовали вмешательства помазка и бритвы.

— Три письма, — сказал он. — Напечатаны на машинке, сложены в папку и спрятаны в сейф, который находится в кабинете Ферриоля на вилле его сестры. Там, разумеется, есть и другие документы. Но нас интересуют только эти.

Макс посмотрел на Доменико Тиньянелло. Выглядевший не лучше своего напарника, тот стоял в нескольких шагах, устало опершись о дверцу старого черного «Фиата-514» с французскими номерами и грязными брызговиками, и мрачно разглядывал памятник павшим в Великой войне. [42] По виду обоих итальянцев можно было заключить, что ночь у них выдалась беспокойная. Макс представил, как они отрабатывают свое скудное жалованье шпионов невысокого полета, выслеживая кого-нибудь (может быть, как раз его) или мчась на машине от недалекой границы, куря сигарету за сигаретой в свете фар, выхватывающих из темноты черно-серый бетонный серпантин, тронутый белыми мазками на стволах деревьев вдоль обочин.

42

Имеется в виду Первая мировая война 1914–1918 гг.

— Ошибки быть не должно, — продолжал Барбареско. — Взять надо эти три, а никакие иные. Прежде чем положить папку на место — удостоверьтесь. Скорей всего, Томас Ферриоль хватится не сразу.

— Мне нужно точное описание.

— Узнать легко, потому что они — с грифом. Направлены ему в промежутке от 20 июля до 14 августа прошлого года, спустя несколько дней после начала франкистского мятежа… — Итальянец помолчал, как бы раздумывая, стоит ли добавить еще что-нибудь. — Подписаны графом Чиано.

Макс, с бесстрастным видом сунув трость под мышку, достал из кармана портсигар, легонько постучал по крышке кончиком сигареты, зажал ее в зубах, но не закурил. Как и все, он знал, кто такой граф Чиано. Имя этого черноволосого статного красавца, неизменно затянутого в военный мундир или во фрак, часто мелькает на первых полосах газет, а лицо — на страницах иллюстрированных журналов и в выпусках кинохроники: зять Муссолини, муж его дочери и министр иностранных дел фашистской Италии.

— Нелишним было бы узнать что-нибудь еще об этом. Поподробней о письмах.

— Знать вам нужно немногое. Там содержатся конфиденциальные сведения о начале боевых действий в Испании и о том, что наше правительство с симпатией отнеслось к патриотическому выступлению генералов Мола и Франко… По причинам, которые ни нас, ни тем более вас не касаются, корреспонденция должна быть изъята.

Макс слушал очень внимательно.

— Как эти письма там оказались?

— Томас Ферриоль в прошлом году, во время июльских событий, находился здесь. Вилла «Борон» была его резиденцией, а из марсельского аэропорта он на арендованном самолете совершал челночные рейсы в Лиссабон, Биарриц и Рим. Естественно, что его конфиденциальная переписка хранится здесь.