Танкер «Дербент» • Инженер
Шрифт:
— Давеча приезжали к нам на буровую, — сказал Шеин, — Сергей Николаевич и они, супруг ваш. Интересовались приспособлениями... Ничего...
— Гриша не любит сидеть в кабинете, — заметила Анна Львовна. — Он говорит, что правильно руководить— значит прислушиваться к мнению низовых работников, изучать и видеть их дела.
— Самостоятельный начальник, — похвалил Шеин. — Самостоятельный, ничего.
— Теперь он решил созвать совещание при тресте и привлечь кое-кого из мастеров. Интересно, что это будет!
— Он и меня пригласил на это совещание, — оказал Шеин. — Вот иду помаленьку... вопросы решать.
Это — «вопросы решать» — прозвучало у Шеина явно насмешливо. Анна Львовна насторожилась.
— Что же здесь смешного? — сказала она недовольно. — Свое ведь хозяйство, не чужое.
— Верно, не спорю. Только, если уж зашел разговор, позвольте мне рассказать. Вот тоже собрались тут как-то, это еще до вашего супруга было, при Тоцком. Собрали народ, стахановцев тоже пригласили. Встретили нас аплодисментами, в краску вогнали, посадили за стол отдельно. Стенографистки записывали, фотографы щелкали, все было, как на празднике. На другой день и портреты эти появились. Однако дальше портретов дело не пошло. Большинство буровых партий до сих пор не пользуется приспособлениями к станкам, а о взаимодействии с цехами лучше и не говорить. Выходит, впустую собирались. Дело наше верное, товарищ, поднять его можно, но людям лень нагибаться. Значит, не миновать — драться надо. Ни одного дела не сделаешь без драки. А совещание при Тоцком — это не драка, а спектакль. Так-то, дорогой товарищ!
Анна Львовна смотрела на Шеина и думала: «Нет, он совсем не простой, он недоверчивый и, наверно, бывает злой. Тяжело, должно быть, с ним работать». Он шагал рядом с ней, стегал себя по голенищу тесемками шапки-ушанки, выговаривал сквозь зубы: «Не миновать драться», и на скулах его катались желваки. Видно было, что он действительно будет драться, если это потребуется, и не отступит от своего.
— Люди ждут от нас чудес, — продолжал Шеин. — Они думают, что я им скажу: «Вот тебе, милый, рецепт, как ускорить проходку. Ступай и ставь рекорды». А мне приходится говорить им о мелочах: о смене скоростей, о растворе да о подвозке труб. Каждая мелочь в отдельности дела не решает, а все вместе — это и есть мой метод. Главное — один удачный рекорд еще ничего не доказывает. Сегодня, положим, мне вовремя подали трубы с базы, а завтра меня подвели...
Подошли к зданию треста. Автомобили давились гудками, пятились к бетонной стене, блестя выпученными белками фар.
У подъезда, в сторонке, висели портреты на фанерной доске — знатные люди Рамбекова. Лицо Шеина смотрело из рамки — красное и молодцевато-воинственное, каким оно никогда и не бывало в жизни. Анна Львовна кивнула на доску и усмехнулась, как бы намекая на давешний разговор.
— Уважают, нельзя жаловаться, — сказал Шеин, слегка охорашиваясь перед дверным стеклом. — Сюда, что ли, идти?
Они поднялись по лестнице и пошли по коридору. Мимо них бежали легконогие нарядные девушки, размахивая бумагами, точно флажками. Они хозяйственно распахивали двери, откуда доносился треск ундервудов, словно кто-то кидал пригоршни гороха на железный лист.
Техника Петина звали на промыслах просто Алешей. Ему было только двадцать лет, и он очень гордился тем, что его слушают знатные люди района. После работы он успел сбегать домой, надел новый костюм, галстук палевый, без узоров (чтобы походить на солидного специалиста) и теперь чувствовал себя празднично-торжественно и немного стесненно. Он даже сожалел о том, что предложение его было такое простое и не требовало сложных расчетов. На промыслах Рамбекова нефть добывалась с примесью воды. Чтобы отделить эту воду, приходилось подогревать нефть паром. Петин проделал опыты в лаборатории, и оказалось, что вода быстро отделяется, если растворить в нефти немного сульфосоли.
— Мы расходуем
Торопясь найти нужное место, он послюнил палец, но тут же спохватился, опустил голову и покраснел. Краснел он мучительно, до слез, до пота, как краснеют только очень молодые и очень застенчивые люди. Взглянув из-под ресниц, увидел дружелюбные лица инженеров и сам улыбнулся им смущенно и радостно. Мастер Шеин неторопливо продул свой обкуренный камышовый мундштучок и обратился к докладчику:
— Ты не спеши, голова. Вот ты говоришь — соль нужна. Что же, тут завод надо строить или как? Вот и расскажи толком. — И, откинувшись на спинку стула, он оглядел инженеров, как бы приглашая послушать.
— Перегонный завод от нас в девяти километрах, — рассказывал Петин. — Там эту соль выбрасывают в море с отходами. Транспорт можно наладить цистернами по узкоколейной дороге. А приготовить реагент совсем просто...
Емчинов сидел с краю стола и тихо разговаривал с мастером островного промысла. Этот промысел уже второй день оказался без воды. Тяжелое положение на острове, телеграмма из главка об отказе в дополнительных ассигнованиях и многое другое, о чем думал Емчинов, создавали у него то настроение озабоченности и тревоги, при котором всякое новое дело казалось ему помехой. Слушая Петина, он испытывал еще большую тревогу и недовольство. И в самом деле, здесь было над чем призадуматься. Во-первых, предложение Петина было бесспорно простым и сулило большую экономию. В любую минуту им могли заинтересоваться в главке или в аппарате наркома. С этой стороны было выгоднее принять предложение, нежели ждать, пока им займутся выше. Во-вторых, кое-кто из специалистов высказывал мнение, что зимой соль может и не подействовать. Заполнение амбаров грязной нефтью привело бы к приостановке работы промыслов, то есть к убыткам. В-третьих...
То, что было в-третьих, относилось уже не к мыслям, а скорее к ощущениям Григория Романовича. Белоголовый парень с его хрипловатым юношеским баском, застенчивостью и нечистоплотной манерой слюнить палец был ему неприятен. Особенно же неприятно было в нем то, что он, хоть и стеснялся своей неуклюжести, все-таки держал себя по-хозяйски и, видимо, был твердо уверен в симпатии к нему окружающих. «Вы все довольны мной, — как бы говорил его счастливый, праздничный вид. — Я знаю, это наша общая радость, и уверен, что вы поддержите меня, а большего мне и не нужно».
Мастер и инженеры в самом деле были довольны. Они улыбались — эти суровые люди — и посматривали на парня любовно, с грубоватой нежностью, а Шеин все расспрашивал его да подмигивал соседям и имел такой вид, как будто Алексей Петин был его младшим братом.
«Вот такие, — думал Григорий Романович о Петине, — такие-то и способны проникать сквозь стены. Откажи ему, попробуй, и ты ни за что не угадаешь, где он завтра вынырнет, — в кабинете наркома, в ЦК или Совконтроле. Он кружит со своей идеей, как тетерев на току, а ты изволь-ка рисковать с ним вместе! В сущности, это я ему подчиняюсь, а не он мне».
Емчиновым овладели привычные унылые мысли, и он не отгонял их, испытывая удовлетворение, точно бередил застарелую болячку. Занятый этими мыслями, он смотрел на Петина, улыбался так же, как и окружающие, и изредка наклонял голову, как бы одобряя докладчика.
Анна Львовна сидела в отдалении под пыльной пальмой, острые листья которой мертвенно шуршали при каждом ее движении. На соседний стул она положила блокнот, чтобы сохранить это место до прихода Стамова. Ей хотелось поговорить с ним, а это легче всего было сделать на совещании, где волей-неволей придется сидеть долго.