Танки на мосту
Шрифт:
— Обер-лейтенант Вейдман? — Я поднес правую руку к виску. Два пальца.
— Какой Вейдман? Я фельдфебель Румпф. Принял на себя командование...
Фельдфебель нехотя вылез из коляски, подошел ко мне. Верзила, пожалуй, выше меня на голову. Но что за вид у него — левый рукав и пола куртки разорваны, нет — выгорели, лицо в саже. Принял на себя командование... Я взглянул на далекий огонь моего «маяка» и понял, что это горит танк. Их танк! Нельзя было терять ни секунды, меня могли спасти инициатива, натиск. Их командир погиб, фельдфебель —
— Где ваш командир?
— Что тебе надо? — нахмурился фельдфебель. — Я командир.
— Где тот офицер, от которого вы приняли командование?
Снова молчание, тяжелые взгляды исподлобья. Фельдфебель отводит глаза, облизывает губы.
— В чем дело, господин фельдфебель?
— Что ты орешь! — начал сердиться Румпф и добавил скорбным тоном: — Нашего лейтенанта нет в живых, остался в танке. — Он дернул плечом, показывая в сторону далекого костра. — Вон его могила...
(Огненная могила... Неплохо для солдафона — образно, поэтично даже.) Я недоумевающе посмотрел на «маячок», делая вид, что до меня с трудом доходит смысл слов фельдфебеля. Понял наконец и, изобразив на лице мимолетное сострадание, спросил растерянно и даже с раздражением:
— Почему лейтенант? Мне нужен обер-лейтенант Вейдман.
Разведчики, сидевшие прежде как истуканы, зашумели, задвигались.
— Я говорю тебе, с нами не было обер-лейтенанта, — окончательно рассердился Румпф. — Нашим командиром был лейтенант — лейтенант Тиске.
— Черт знает что! — сказал я, как бы озадаченный и встревоженный исчезновением нужного мне обер-лейтенанта. — Вы откуда вышли? Из Беловодской?
— Нет.
— Черт знает что! — повторил я в отчаянии. И прибавил оборотов, показывая, что собираюсь ехать дальше. — Где русские?
Фельдфебелю что-то не понравилось. Еще раз более внимательно оглядел меня, мою машину.
— Русские у нашего танка. Там у них пушки, пулеметы. Возможно, есть несколько танков.
— Четыре километра отсюда?
— Пожалуй, меньше, — неохотно сказал Румпф. Он стоял перед моим мотоциклом и смотрел на меня. — Километра три с половиной.
— Слава богу, — облегченно вздохнул я и проглотил слюну. — Понимаете, господин фельдфебель, в три ноль ноль — три пятнадцать на шоссе должна выйти группа обер-лейтенанта Вейдмана. Мне необходимо успеть встретить ее.
Румпф взглянул на ручные часы. У меня часов не было, но время я чувствовал хорошо: сейчас не более половины третьего. Судя по выражению лица фельдфебеля, так и есть.
— В каком месте? (Ого, фельдфебель! Неужели не одолею?)
— Примерно в километре отсюда. На стыке дорог.
Верзила повернулся к своим:
— Кто видел дорогу?
Разведчики молчали.
Фельдфебель посмотрел на меня.
— Там нет никакой дороги.
Э, милый мой, не собьешь! Дорог тут много, все ты не мог запомнить. Держаться до конца.
— Вы, очевидно, не заметили ее. Полевая дорога, выходит на шоссе справа от хутора Счастье.
Я
— На карте это место обозначено. Там невдалеке должна стоять часовня или крест и группа деревьев. — Это уже был бред собачий. Вообще я, кажется, слишком много болтал, и в моем голосе появлялись предательски тоскливые нотки. — Господин фельдфебель, у вас есть карта?
Он не ответил (плохи мои дела), снова обратился к своим:
— Кто видел часовню, деревья?
— Так это же на старой карте, — вмешался сидевший за рулем гитлеровец. — Большевики давно уже разрушили часовню, а деревья срубили.
Молодец, выручил... Фельдфебель осторожно скреб пальцем темный, замазанный сажей подбородок.
Разрешите взглянуть на вашу карту, — настаивал я. — Время идет... (карта, конечно, осталась в танке, у лейтенанта).
— Кто знает обер-лейтенанта... Как фамилия?
— Обер-лейтенант Вейдман, — ответил я с вызовом. — Как, фельдфебель в чем-то сомневается?
На этот раз никто не пришел мне на помощь. Никто из них не слыхал об обер-лейтенанте Вейдмане.
«Неужели Макс ошибся? — пронеслось в моей голове. — Не мог Макс ошибиться. А может быть, я спутал фамилию? Нет, не спутал, помню точно: обер-лейтенант Вейдман. Значит, такой обер-лейтенант существует, но он, очевидно, пехотинец. Разведчики не могут знать фамилии всех офицеров. Это естественно. И я-то, связной, во всяком случае в этом никак не повинен».
— Вейдман? — повторил фельдфебель и скептически скривил губы.
— Вы полагаете, что я спутал фамилию обер-лейтенанта? — насмешливо фыркнул я. — Это исключено.
У меня хорошая память.
— Я не знаю такого...
— И я впервые услышал эту фамилию. — Я хотел добавить, что обер-лейтенант всего лишь два дня назад прибыл в полк из госпиталя, но удержался. Пусть подумает об этом сам. Ерунда, не знает он фамилии всех офицеров.
— Солдатская книжка при тебе?
Я уже не скрывал своей обиды и возмущения. Черт знает что! Как ведет себя этот обгоревший, прогоревший фельдфебель. Как будто он не изучал устава.
— Господин фельдфебель, вы же знаете, что в таких случаях... все документы, письма и прочие бумаги... — Дальше должно было следовать: «...сдаются командиру на хранение». Я не договорил, и так должно быть понятно.
— Полк, рота? (Форменный допрос. Совсем плохи мои дела).
Разведчики притихли, ждут моих ответов. Но, может быть, именно эти вопросы окажутся спасительными для меня? Я выпрямился в седле и звенящим от обиды голосом без запинки отрапортовал придире-фельдфебелю, кто я, какого полка, роты, взвода, назвав чины и фамилии командиров. В конце концов любой гитлеровский солдат на моем месте понял бы, что его в чем-то подозревают, и обиделся бы.