Таня и Юстик
Шрифт:
Хотелось рассмотреть Лайниса, и я приподнялась на кровати, но слабый свет настольной лампы и широкая папина спина мешали мне.
Из соседней комнаты выглянул Бачулис - его-то мне хорошо было видно в открытую дверь, я лежала как раз напротив дверей, - и тут же отступил обратно. "Испугался, что ли?" - подумала я.
– А Миколас где?
– послышался голос Лайниса.
"За дверями стоит, - хотела я сказать им.
– Повернитесь к дверям, и все увидите". Но папа по-прежнему стоял спиной к комнате.
– Спит, - ответил он.
–
– Третий день не ест.
– Он плохо говорил по-русски.
– Хотел у Миколаса спросить, чем ей помочь... А вы надолго к нам?
– Завтра уезжаю, - ответил папа.
Они помолчали. За дверью все еще стоял Бачулис. Иногда он переступал с ноги на ногу, и старые половицы под тяжестью его тела трещали.
– До свидания, - сказал Лайнис.
– Подождите, - остановил его папа и каким-то странным голосом спросил: - Вы были т а м... тогда?
Меня даже в жар бросило от этих слов. Лайпис не сразу ответил. Я боялась пропустить его слова и лежала не шевелясь; слышно было, как звонко стрельнула половица в соседней комнате, как переступил папа с ноги на ногу, как кашлянул Лайнис и что-то произнес, но в это время шум машины заглушал его голос. Потом, когда машина проехала, до меня долетели слова: "Он был ранен..." "Это значит дедушка", - догадалась я.
– Сильно избит. Босой. А на груди висела дощечка со словом "комиссар".
– Дальше, - тихо попросил папа.
Лайнис не ответил, снова затарахтел мотор машины, послышались какие-то голоса и шум. Похоже было, что там, на площади, люди разгружали грузовик.
– Что они делают?
– спросил папа.
– Памятник открыли, - ответил Лайнис - Видно, моют к утру.
Папа вдруг перешагнул через подоконник и спрыгнул на землю. Потом я услышала быстрые удаляющиеся шаги. Я хотела тут же вскочить, чтобы бежать за ним на площадь - по-моему, он был бы этому рад, - но в комнату вошел Бачулис, и я притихла. Он вел себя странно: вышел на середину комнаты и молча остановился. Это вместо того, чтобы бежать за папой и постоять там с ним рядом в этот момент. Нет, я не была от него в восторге.
Он не замечал, что я не сплю, и по-прежнему стоял посредине комнаты, потом ударил себя кулаком по лбу, видно, хотел отвязаться от какой-то навязчивой мысли, которая не давала ему покоя. "Это из-за нас, - подумала я, - может быть, он действительно болен". Я уже хотела его окликнуть, чтобы он почувствовал, что он не один, но в это время в комнату вошла Даля. Я быстро закрыла глаза и притворилась, что сплю.
– Где он?
– спросила Даля.
"Это она о папе", - подумала я и стала ждать, что ответит ей Бачулис. Но он ничего не отвечал. Я приоткрыла один глаз: нет, он стоял на прежнем месте.
– Ушел, - наконец ответил он.
– На площадь.
– А с кем он разговаривал?
– С Лайнисом... об отце.
Я боялась пошевельнуться, потому что они говорили очень тихо.
– Вот и хорошо, - сказала Даля.
– Самое трудное - начать.
–
– почти крикнул Бачулис.
– Тише, - сказала Даля.
– Разбудишь ее.
– Она подошла ко мне, и я почувствовала, что она рассматривает меня.
– По-моему, наш Юстик...
– Даля вздохнула, - вырос.
Жалко, что она не договорила про Юстика. Мне это было интересно.
– А ты думаешь, есть люди, которым такие вещи в удовольствие? спросил Бачулис.
– Нет, - сказала Даля, - но...
– Не продолжай, - сказал Бачулис.
– Конечно, мне это не под силу... Да и ни к чему...
Я услышала их шаги и открыла глаза. Были видны только их спины - они на самом деле собирались уйти. Даля взяла Бачулиса под руку и уводила. Вероятно, боялась, что он передумает и останется. Мне не терпелось крикнуть им вслед, что ему совсем не надо быть одному, что одному плохо, что это нечестно в такую минуту бросать его. Но тут они остановились и оглянулись. По их лицам, слабо освещенным светом из другой комнаты, я догадалась, что в дверях стоит папа.
– Я был там, - донесся до меня голос папы.
Он прошел мимо меня, задев край одеяла.
– Вот здесь, - сказал папа, - на этой мирной городской площади его казнили. А я стоял у этого окна и ничего не знал. Меня в это время переодевали, маскировали, вели со мной разговор, только чтобы я не догадался.
– А вы считаете, - спросила Даля, - что вам тогда нужно было все сказать?
– Не знаю, - ответил папа.
– Вероятно, нет... А может быть, и да... Всю войну мы надеялись. Нам сообщили, что он пропал без вести. Мы думали, а вдруг... На фронте я все искал тех, кто был в начале войны в Прибалтике. Встретил одного. Он мне сказал, что видел его не то в августе, не то в июле сорок второго где-то уже в Брянских лесах. Я обрадовался, думал значит, ему все же удалось выскочить отсюда. Матери написали...
– А ты похож на него, - сказал Бачулис - И голосом даже...
– Миколас, в другой раз, - попросила Даля.
Она опять хотела помешать их разговору.
– Нет, нет, - сказал папа, - сейчас.
– Уже ночь, - сказала Даля.
– Мы разбудим детей.
– Он стоял здесь, - вдруг сказал папа.
Я приоткрыла глаза, потому что мне было очень интересно, где стоял он тогда. Я видела папину руку, которая протянулась к стене, и мне почему-то стало жутковато, и я зажмурила глаза, и еще я подумала, как сейчас трудно папе. Он, вероятно, видел своего отца, будто тот живой, будто стоит у этой стены.
– Ему трудно было держать меня на руках, и он прислонился к стене, чтобы не упасть, - сказал папа.
Бачулис покашлял, но промолчал.
Я знала, что папу принес дедушка. Впервые назвала его про себя дедушкой, потому что трудно называть так человека, которого никогда не видела. Но теперь он вдруг стал для меня как живой, я ведь столько про него знала. Значит, ему трудно было держать папу на руках, и он прислонился к стене. "Завтра надо будет постоять около этой стены", подумала я.