Тарантелла
Шрифт:
– Про почту мне сообщили только сегодня к полудню, когда вас уже тут не было. А про банк... нет, пока ничего такого я не знаю. Но что знаю, узнайте и вы: отныне вам будет трудней добраться до их бухгалтерии. Да просто невозможно. Что странно, так это... как же вас отправили сюда, не предупредив о предстоящих осложнениях? Ну да, одна рука начальства не ведает, что творит другая. И обе не ведают, чего, собственно, желает их хозяин, обычное дело.
– Как раз предупреждений было предостаточно, - выпалила она, но тут же взяла себя в руки: напомнила себе о недавнем решении, касающемся исходного ноля.
– Но о них, и об осложнениях, мне нужно поговорить с вами не так, а всерьёз. Оставим
Она подпустила в свой голос немного грудного тембра, увлажняя осипшие связки. Всё сначала? Ну да, повторить всё, но чуточку иначе, умней. Сдаваться она всё ещё не собиралась. Да и как это сделать практически: сдаться, как бы этого, допустим, ни хотелось? Если обстоятельства продолжают складываться так, что сегодня действительно никак не уехать.
– Меня, кстати, зовут Эва, смешное совпадение, не правда ли... Извините, никак не могу собраться с мыслями: я не очень хорошо себя чувствую. У вас есть что-нибудь от головной боли? Меня от неё уже, в буквальном смысле, тошнит.
Он заметно нахмурился, услыхав её имя. Или своё? Так пусть знает, что она времени зря не теряла, кое-что уже проделала.
– Чего смешного в таких совпадениях?
– кисло спросил он.
– Но я так и думал, вы что-то пили у этого... отравителя. И ели? Как только вы вошли, я сразу заметил: выглядите заметно хуже. Подзавяли маленько... Хотя и, вроде, чуток смягчились, не так наседаете, как раньше: там вас сделали податливей, нет?
Интересно, как бы ей удалось насесть, коли на неё саму так сразу насели!
Он порылся в ящике своей конторки, пошуршал там бумажными пакетиками, распечатал один и протянул ей таблетку. Потом вытащил у себя из-под ног бутылку, налил минеральной воды в стакан. Вода была тёплая. Она положила таблетку на пересохший язык, глотнула... Ей не удалось сдержать прилив тошноты, пищевод сжался, вода и таблетка - всё вырвалось из её рта наружу. Она едва успела отвернуться в сторону, чтобы не заплевать Адамо.
Но на том дело не кончилось. Вслед за пищеводом конвульсивно дёрнулся и желудок, и вдогонку первой волне из его нутра выплеснулась вторая: тягучая и кислая. Миндалины вспыхнули перечным огнём. На гранитном полу образовалась овальная зеленоватая лужица с красивыми жёлтыми, даже золотистыми вкраплениями, отлично вписавшаяся в прямоугольный коричневый орнамент. Она тупо смотрела на неё, не испытывая ничего, даже смущения, хотя её вывернуло наружу нутром публично, на глазах у чужого человека. Ещё одно подтверждение, что он хотя бы отчасти стал своим. И ещё одно: его собственная кислая рожа. Кроме того, сам по себе крепкий кислый запах от лужи был вполне способен задавить в источнике любое смущение, попробуй оно возникнуть. Такой запах и сам может стать источником чего угодно.
– Ничего особенного, бывает, - сказал он с почти одобрительной, поощрительной интонацией.
– Я приберу, не беспокойтесь. Но вы присядьте-ка... на всякий случай.
Уверенным хозяйским жестом он показал - куда: к нему в лодку, на соседний стул. Кресла для постояльцев принято ставить в холле, хозяин, вместо того, чтобы скупиться на удобства. Тогда, может быть, у нас и появятся эти постояльцы. Она мотнула головой: нет, в лодке он окажется слишком близко, и наверняка почует такую же кислую вонь и из её рта. Пойти следует совсем в другую сторону, не приблизиться к нему - отдалиться от него: сходить почистить зубы, например, и вообще помыться... расстаться с ним, ненадолго. Расставания даже и с близкими людьми, и последующие возвращения к ним, всё это тоже способ укреплять, удерживать близость, и это средство не худшее из помогающих
Что ж это ты вдруг так раскисла, милая, держись-ка поуверенней, обратилась она к себе, переняв чужую поощрительную интонацию. У уверенности были и дополнительные основания: сразу после извержения ей стало намного легче, будто из неё вышел тяготивший, разбухавший в ней избыток чего-то, судя по результатам исхода - жидкого. Странно, откуда бы ему тут взяться, излишку жидкости.
– Судя по цвету, пили купорос, - определил он.
– Возьмите ещё таблетку.
Отказ принять гостеприимное предложение его конечно же обидел. Очень хорошо, ещё одно облегчение. Как и уютный полумрак холла, после адской-то площади и серно-кислого извержения Геенны.
– Нет, пожалуй, не надо, - хрипло проворковала она.
– Больше не хочется себя испытывать. Если чего и хочется, то свободно вздохнуть: я всё время задыхаюсь. А пила я молоко, и вроде бы нормальное. Разве что слишком жирное. И недостаточно холодное, я привыкла со льдом.
– Я уж понял, что вы привыкли всё делать... по-американски.
Он, как будто, поддержал предложенный ею тон, соответствующий её навыкам. И она бегло, словно отмечала тезисы заготовленного доклада, пожаловалась и на другие болезненные ощущения: ватные ноги, повышенная влажность кожи - никогда раньше так не потела, наверное, от этого и зуд, занудный, как зуд бра в комнате наверху... Кстати, пора и починить, а то невозможно уснуть как следует. Но от того зуда всё ж таки можно избавиться, трижды дёрнув за верёвочку. А от этого...
Она даже показала, где именно зудит сильней всего, и снова поймала свои руки на бессознательных, без её приказов, движениях. Поймала саму себя на том, что показывая, где зудит - почёсывает, скребёт эти места ногтями: то вокруг поясничных позвонков, сзади, то под грудью, cпереди. Поймать же себя удалось только потому, что ногти предательски потрескивали, такой неприятный звук, но зуд не усмиряли, ещё большая неприятность. И вообще обнаружилось, что зудит не на поверхности кожи, а под ней, на небольшой - а всё же недостижимой глубине. Благодаря этому своевременному открытию, ей удалось удержаться и не почесать голову. Это было бы уж слишком, дорогая, запоздало подумала она. Впрочем, оно бы отлично соответствовало всему остальному, успевшему тут с тобой случиться, и от чего тебя не удержал никто: всё случившееся перегружено ровно таким же лишком. Что ж, никто не удержал, но никто и не виноват, разве ты не сама затеяла всё это дело? Значит, и раскаиваться в этом тебе самой.
– Это всё от жары, - поставил он свой диагноз, ничему не удивляясь, или не замечая деталей рассказанного и показанного: усвоив лишь общее, или только хорошо ему знакомое.
– Обычный перегрев. Осторожные люди в полдень у нас не выходят. Вам надо было пролежать весь этот день в темноте. Вчера у вас была морская болезнь, а вы сразу сегодня на солнце. Вспомните-ка, я предупреждал. Но у вас, так сказать, заложило уши.
– Я помню, да и не вы один щедры на предупреждения... А что мне с них? У меня выбора нет, мне надо работать, иначе - зачем же было всё это затевать!
– Вот именно, - подтвердил он.
– Но как это у вас нет выбора? Придётся задержаться, говорите вы, вот какие вы сделали из всего выводы. А прочисти бы вы уши и глаза бы пораскрой, коли уж нашлись добрые люди, давшие вам предупреждения... Если б вы им вняли, то поступили бы совсем наоборот: уехали бы отсюда, не откладывая, прямо сейчас. И сказали бы совсем противоположное. Что ж, придётся нам расстаться, сказали бы вы.
– Это почему же я должна...
– заколебалась она.
– И потом, разве я не должна вам за комнату?