Тарантелла
Шрифт:
– Ах ты, Господи, - сквозь зубы проговорил он.
– За кого же вы меня принимаете? Мы не такие мелочные, как вы думаете...
Он снова порылся в ящике, на этот раз в нём продлённо звякнуло, захватил что-то в горсть и протянул ей. Она оторопело уставилась на его раскрытую ладонь, на сложившуюся в протянутом к ней ковшике фигуру: ключи от её "Фиесты", пересекающие по диаметру колечко, к которому они подвешены, как колокольчики. Что ж, этот знак действительно смахивает на запрещающий длительную стоянку, а звяканье его - на звон прощальный. Похоже, желательное расставание ещё и неизбежно. Это его тягостные железные звоночки, оно уже, кажется, совсем близко. Уже, собственно, тут.
– И зачем только я сюда приехала...
– прошептала она.
Горечь
– И вправду, зачем...
– снова подтвердил он.
– Ну, а нашли вы то, за чем приезжали?
– Не знаю, - сказала она. Это робкое признание, собственно полупризнание, далось ей через непомерное усилие. Но она сумела проделать ещё одно, дополнительное, и всё же довела дело до конца.
– Если совсем честно - пока нет.
СЕДЬМАЯ ПОЗИЦИЯ
– Однако, будьте уверены, найду, - заявила она от порога.
– Не сомневайтесь. А... и вы тут, padre? Рада вас видеть. А вы меня?
Оба одновременно прекратили свой разговор и повернули к ней головы. Не дожидаясь ответа, она прогарцевала к конторке. По мере её приближения взгляд Адамо поднимался всё выше и выше над бортиком конторки, пока не упёрся в верхнюю пуговицу её жилета с таким выражением... собственно, без всякого выражения, будто он не столько смотрел - сколько слушал, как шуршат её шорты. Глаза облокотившегося на правый бортик prete поступили совсем наоборот, заскользили в противоположном направлении, и когда она подошла поближе остолбенело уставились на её колени. Она порадовалась и этому.
– Интересно, что это мы тут так интимно обсуждаем, - говорила она, быстро надвигаясь на онемевших, застывших в своих позах собеседников.
– Погоду или канонические тексты... а-а, понимаю, текущие дела кооператива? Вот я вас и застукала, заговорщиков... Сказать прямо - накрыла.
Заключительную язвочку она подпустила, уже пристраиваясь к конторке с левой стороны так, чтобы от священника её отделил зелёненький зонтик, прислонённый к стойке в том же месте, где она его оставляла. Наверное, вернувшись и после более длительного отсутствия, найдём его точно в той же позиции. Он и двадцать лет преспокойно тут простоит, никто не сдвинет его с места. Вот уж действительно райский уголок: двадцать лет - и те как один миг, или как вечность.
– Интересно, откуда мы такие... мокренькие? Я думал, вы уже добрались до Pоtenza, - поднял брови Адамо, возможно, выражая этим способом своё изумление. Ну что ж, значит, какие-то чувства ему доступны, по меньшей мере, он слыхал о некоторых из них.
– А я надеялся, что уже и до своего Мюнхена, - добавил священник, справившись, наконец, со своим остолбенением.
– Да, мы такие из Potenza, - желчно сказала она, стараясь не глядеть в его сторону, на его зеленоватые впалые щёки.
– Вы угадали, Адамо, я уже было добралась туда и даже заправила машину. Слава Богу, они там уже цивилизованы: принимают кредитные карты. Попыталась я и сама заправиться, соблазнилась их жутким бутербродом, совершенно напрасно, разумеется. Как раз когда я подступалась к этому бутерброду, вмешалась вдруг какая-то сила... Какой-то голос вдруг... Но ладно, оставим шутки, если они вам так не нравятся. Если они у вас тут не приняты. Без шуток если - то моя машина раскалилась, как утюг, и этого просто нельзя было вынести. Я все окна открыла - никакого толку, стало ещё хуже. Гораздо хуже, чем тогда, когда меня тут перед вами вывернуло. Стало совершенно ясно, так мне и до Неаполя не дотянуть... У вас тут надо передвигаться по ночам, как в Сахаре. А что, мою комнату уже заняли?
– Да нет, - пожал плечами Адамо, - она свободна, как и все другие. Значит,
– Заплачу за всё, - с угрозой усмехнулась она, - университет всё оплатит. Не беспокойтесь, я останусь тут, пока не решу все вопросы. Я привыкла доводить дела до конца, ну и, конечно, платить долги... А вот вам и залог, что я больше не убегу.
Она покрутила ключи на колечке вокруг пальца, один, два раза... и вполне удачно перебросила их через бортик конторки. Ударившись о кожаную обложку по-прежнему лежащей на столе книги, они мягко прозвенели.
– Потому и вернулись, - согласился Адамо, накрывая их ладонью.
– Сами не любим оставлять дела недоделанными, но и начальство ведь такое не приветствует.
– Не только...
– заколебалась она, но всё-таки довела до конца и это, как и обещала. Это признание тоже далось ей нелегко.
– Там, на бензоколонке я вдруг вспомнила, что забыла у вас свои вещи. Оставила в комнате рюкзак со всеми вещами, так меня тут у вас отделали... Отшибли все памороки. Ну, а вы-то почему не напомнили, когда я уезжала, назло?
– А какое мне дело до ваших шмоток!
– возразил он.
– Это не моя забота. И потом, может, вы это нарочно сделали, по плану.
– Ну, и зачем именно, по-вашему?
– А для... дела, всё для дела, - грубо передразнил он её слова.
– Чтобы вернуться, скажем.
– А может, вы хотели таким образом избавиться от каких-нибудь улик, заметил священник.
– Кто знает, что вы там таскаете?
– Простите, padre, но не хотите же вы сказать, что вам-то как раз есть дело до моего бельишка?
– огрызнулась она направо, и сразу вернула голову в прежнее положение: - А вы, хозяин, что не убирали комнату после моего отъезда? Пусть и нет клиентов - но для профилактики привести в порядок помещение руки же не отвалятся... Медик, у вас там полно насекомых, не протолкнёшься!
– Так вы, значит, служите в санитарном управлении, signora?
– упорствовал священник. Маленький отпор придал ему жизни, отличное средство: упырь оживал прямо на глазах и опять жаждал крови. Чем скорей он снова разговорится - тем лучше. А если он разговорится вовсе не о том, что от него требуется, то найдутся и средства заткнуть ему рот.
– А что, есть уже и такое в общем нашем доме - наши санитары там, ваши тут? Ну, а у вас там, - пристукнул Адамо полусогнутым пальцем по лбу, - у вас там, в вашем личном управлении всё в порядке, никаких насекомых нет? Я понимаю - забыть зубную щётку, или шпильки, но все вещи! Впрочем, я ж вам говорил, перегрев - опасная штука.
– Навряд ли только он причина...
– примирительно сказала она. Вон как они оба теперь разогреваются, куда быстрей, чем прежде. С такой стремительностью быстро окажемся у границы, за которой опять придётся прощаться.
– Я ведь тогда не обо всех своих болезненных ощущениях вам доложила. Вот, например, из глаз течёт, и не слёзы, а такое липкое... как из выдавленного прыщика. Да, из них будто тоже выдавливают, двумя пальцами - знаете такой приём? И там так жжёт, будто туда плеснули йоду. Перед всем, что я вижу, пульсируют радуги, я как бы сквозь них всё вижу. Всё из-за этого становится то зелёным, то таким золотисто-жёлтым. Я было грешила на подлые светофильтры, к ним прямо притягивается эта гнусная пыль, которая у вас тут повсюду. Но вот сняла очки, и всё осталось точно таким же. Говоря про йод, я не метафоры сочиняю, говорю о действительных вещах: у меня есть опыт. Это случилось давно, но я хорошо помню тогдашние ощущения. Мне было лет, ну, шесть-семь, и я расцарапала бровь, а мне помазали ранку йодом и он затёк в глаз. Боже, как я плакала! Пока всё там не очистилось, со слезами не вытекло... А ещё я чувствую боли подмышками, и немного в груди, слева. Вы ещё вообразите, что я чересчур мнительна. Но с тех пор, как у меня в детстве была астма, я поневоле прислушиваюсь к тому, что проиcходит в организме. Я всегда настороже, отсюда всякие подозрения... Вот, например, сейчас: вроде, взбухли железы, уж не рак ли?