Тарантул
Шрифт:
– Агы, - согласился Иван.
– Зайчиком?
– переспросил.
– Не обещаю, Антонио. Как получится.
– А ты постарайся, мой хороший.
– Тогда помоги мне.
– Помочь?
От моей просьбы Антонио сползла на табуретку, решив, что я совсем спятил. Просьба же была простодушна - мне надо выйти через окошко, которое на кухне. Вошел в дверь - вышел в окно, что тут такого, дело житейское.
– И доллары за это, что ли?
– Агы, - протискивался в оконную щель.
– Так нужно родине.
–
– Ну, дурновые вы, ребята, что ты, что Сашка...
– Это точно, - сладился.
– Если не сломаю шею, буду к елочке, - и прыгнул в сугроб. Как зайчик.
Любовь к таким прыжкам у меня с детства. Нравилось нырять с дачных сосенок в снежные барханы, словно знал, что буду десантником.
... Ищейку приглядел быстро - тот сидел в грязной малолитражке и жевал калорийную булочку с изюмом. Ему было тепло, уютно и, как выяснилось, слух свой наслаждал модным мотивчиком: труляля-труляля-труляля.
Мое вторжение в этот спокойный мир было грубым. Я вырвал филера из авто и принялся топить в сугробе. И топил долго, до полного его изнеможения. Был вечер, и редкие прохожие делали вид, что это так весело резвятся недоросли.
Юный соглядатай оказался бойким на язык, дуло пистолета - самый решительный довод при разговорах о вечности и прекрасных мгновениях нашей жизни.
– Я свой! Свой!
– кричала ищейка.
– Меня Соловей прислал?
– Кто?
– Соловьев, клянусь!..
Признаюсь, такого поворота событий не ожидал. Все оказалось достаточно просто: в целях личной моей безопасности был дан приказ отлеживать каждый мой шаг и лично докладывать ему, господину Соловьеву.
Ай да, Соловушка, птаха певчая, взъярился и хотел бежать к нему. Да вовремя осадил себя. Зачем эти лишние хлопоты? Будем продолжать играть роли, нам предписанные свыше. Точнее, делать вид.
– Хочешь жить?
– задал лишний вопрос.
– Хочу, - признался следопыт по прозвищу Сурок.
– Уверен?
– Да... да...
Странно, я поверил юному другу. Порой у меня пробуждается человеколюбие. И мы договорились: он, Сурков в гражданском миру, работает только на меня. В противном случае, самые радужные перспективы выйти вон из этой жизни. Даже господин Соловьев не сумеет задержать уход в неизвестное.
Недоросль был согласен - ему не нужны неприятности со своим здоровьем. И поэтому признался во всем, что знал. Помимо него, ещё двое гвардии рядовых контролируют Чеченца. Это - Конопля и Попик, в миру - Коноплянник и Попов, бойцы невидимого фронта. Их я знал, оба были ретивыми исполнителями чужой воли, и только смерть могла поменять их убеждения. Черт с ними, махнул рукой, что взять с тех, кто не поступается своими бессмысленными и никому ненужными принципами. Кроме трупа, ничего.
– Будешь умницей, будешь в шоколаде, - прощаясь, предупредил своего нового друга.
– Любишь шоколад?
– Люблю, -
Сама по себе ситуация бесхитростна - Соловьеву не нужны неприятности и он страхуется от меня, дурака. Вот таким странным образом.
Нет ли с его стороны двойной игры? И я уже сдан, как багаж в камеру хранения. Какой ему прок в этом? Давно мог отдать всем желающим. Думаю, не хочет, обострять противостояние со "слободскими"? А, может, что-то другое. Что? Раньше или позже ситуация, конечно, проясниться, да деньки летят только успевай чиркать календарь.
А Новый год приближается со скоростью экспресса. Весь городок уже живет предпраздничными заботами. На санках тащат плененные веревками елочки, у "Авангарда" стучат топоры плотников - устанавливают подмостки для народных гуляний, над проспектом Ленина развешены гирлянды цветных фонариков, в ларьках искрятся безделушки и бутылки, на каждом углу продают колониальные мандарины, апельсины, бананы и авокадо; на изношенных лицах прохожих проявляются улыбки - сирое чаяние в который раз стоит у домашнего порога.
Я нервничал - неужели не сдержу слово и со старыми проблемами заползу в новое, светлое и чистое, чтобы загадить его слякотью прошлого? Снова обстоятельства диктуют свои условия? И господин Соловьев окажется прав, утверждая, что нет возможности скоро решить проблему со "слободскими" и теми, кто контролирует их?
Создавалось впечатление, что существует некая зона умолчания. Именно для меня. Зона, куда меня не подпускают, как и в спецзону на ковровой фабрике имени Розы Люксембург. Мне так и не удалось установить, кто, что и зачем там снимает уголок, названный так мило "А". Черт знает что, живешь, будто в дремучем лесу. Никто ничего не знает и не ведать не ведает.
Соловей-Разбойник был полностью занят предновогодней суматохой снимал сдобные сливки со всех слоев кредитоспособного общества.
Тем более, был твердо убежден, что застраховался от моих идиотских поступков. Бойцы невидимого фронта Конопля и Попик старались вовсю, мечась за моей тенью по всему городку. Я привык к их незначительному присутствию и не обращал никакого внимания. А с Сурком мы сдружились, если это можно так назвать. Юный следопыт был искренен в своем желании помочь мне. Однажды спросил, правда, что был на войне?
– Да, - ответил.
– Был.
– А мне через год туда, - вздохнул.
– А вдруг закончится?
– Будет другая, - сказал я.
– Кровушка для этой еб... ной власти, что водица... Большие затейники чужую пускать.
– Почему?
– Не знаю, - подумал я.
– Наверно, у них самих мертвая кровь.
– Мертвая кровь, - повторил Сурок.
Когда понял, что ему можно доверять, поинтересовался, нет ли у него хода к "вором в законе"? Нужен тот, кто владеет полезной информацией. Полезной для моего душевного здоровья. Оплата наличными.