Тарантул

Валяев Сергей

Меня предали. История обыкновенная. Метастазы чрезмерной любви смертельны. Нужно принимать препараты, выжигающие это чувство, и все будет в порядке.

Не герой. А кто герой? Покажите мне их. И я докажу, что это либо самовлюбленные дегенераты, либо долбленные долбоё… ы!

Не спорю — все хотят побеждать, все хотят быть победителями.

Я тоже одерживал победы, но сейчас-то понимаю, что от них веет горьким дымом поражений. И теперь хочу втиснуться в общий молекулярный ряд. Я освободился от иллюзий.

… Покупаю цветы — розы, по цвету

они белые. И дарю имениннице. Девочка смеется, она счастлива. Я делаю всё как все. Это, оказывается, так просто.

Потом мы проходим мимо кадушек, где растут туи. Мне хочется пнуть эти пластмассовые посудины с пластиковыми лживыми кустами. И сдерживаю себя не должен нарушать упорядоченное движение своего молекулярного ряда.

— Привет, Филиппок, — говорит моя спутница швейцару. — Мы к Ваниль Ванильевичу. У меня день рождение.

— Поздравляю, — скалится великодержавный Филиппок, приоткрывая дверь. — Люблю белые розы. Белая — эмблема любви, а красная — печали.

И за свою услужливость и «эмблемы» получает чаевые. От меня. Надо соответствовать моменту, что я и делаю. И это легко получается.

В зале тоже большие перемены — раньше была забегаловка с кислыми щами, сапожными антрекотами, цветными витражами, гипсовыми вазами, каторжными официантами, мелким мордобоем, а ныне — европейский дом: легкий стиль, зеркала, фонтанчик, орхидеи, официанточки в плюшевых юбочках, культурный и сдержанный тарарам… [3]

Девочка Полина угощает меня мороженым. В хрустальных, как мечталось, фужерах. Она вполне симпатична, её можно полюбить за непосредственность и радостное щебетание:

3

Шум, скандал (жарг.),

— Семнадцать лет, ужас! Никогда не думала, что столько будет, а потом восемнадцать, девятнадцать… Кошмар!.. А тут мило, да, Алеша?.. Прости, мне сегодня можно все, да? Может, шампанского? Или ещё мороженое, ой, а ты не ешь?.. Почему?.. Вкусное же?..

Она не знает, что мороженое я ненавижу, оно напоминает о том дне, когда шел быстрый летний дождь. Равно как ненавижу шампанское, которое напоминает мне о Новом годе, который так и не наступил для тех, кто навсегда превратился в груз двести.

Однажды мне, мающемуся на госпитальном унитазе, под руку попала газетка и я прочитал:

«Говорят, что мы теряем лучших ребят. Но у меня такое ощущение, что если бы они не попали в такие экстремальные условия, они бы не стали такими хорошими?»

Такое вот мнение выказала молодая девушка по имени Белла. И я подумал: вот бы эту Беллу найти и поставить голой, как в бане, перед бригадой 104-ой дивизии ВДВ. Перед теми, кого мы ещё не потеряли.

Поставить в интересное положение — рачком-с. И уверен, никто бы из бойцов не польстился на её прелести, зная, разумеется, какие она, минетно-болтливая, задает вопросы.

Что-то случилось?

Возникла опасность, я её хорошо чувствую своей заштопанной шкурой. В чем дело? Через зеркало вижу, как в ресторанном зале появляется группа молодых людей. Они уверены и спокойны, в насыщенных по цвету, дорогих и модных спортивных костюмах. Они уверены и спокойны, эти «спортсмены». У них коротко стриженные затылки, похожие на подошвы спецназовских бутс, тяжелые квадратные подбородки, скорые взгляды по сторонам, просчитывающие ситуацию. Кажется, я и х всех знаю, хотя за год они приметно изменились.

Офицанточки встречают новый гостей плюшевыми улыбками; девочка Полина удивляется:

— Какой почет? Это что, спортсмены?

— Да, — отвечаю. — Из общества «Трудовые резервы». Любители русского бейсбола.

— А я в школе бегала лучше всех, на Олимпиаде первое место, у меня даже грамота есть. — И смотрит за мою спину. — Ой, к нам идут…

Я слышу — меня называют по имени. И не удивляюсь: в городе, где ты жил и живешь, всегда встретится человек, который знает твое имя.

По проходу между легкими венскими столиками и стульями двигается знакомый мне человек. Да, я знаю его. Мне бы его не знать.

Это Соловьев, мы почти десять лет проелозили с ним за одной партой, исключая последние полгода, когда появилась девочка Вика, любительница собирать глянцевые открытки с прекрасными видами на горы.

— Леха, привет!.. Вернулся, а мне Санёк протрезвонил, а я не поверил… О! Приятно познакомиться? Полина? Какое хорошее имя?.. Удивительное дело: к Соловью липли все наши одноклассницы. Он умел нравиться девочкам, легко находя с ними общий язык. Он подыгрывал, льстил, ловчил перед ними, говорил замечательные глупости. Кажется, в этом смысле он ничуть не изменился. — День рождение? Чудеса-чудеса! Какой подарок, мадемуазель?.. Автомобиль, дом в Чикаго, остров с пальмами и обезьянками?.. Это мы вмиг!

Такая чепуха необыкновенно нравилась Полине, она смеялась и во все глаза смотрела на пустобреха. Впрочем, я ошибся — мой бывший одноклассник щелкнул пальцами и к нашему столику поспешил один из любителей махать битой. По головам неуступчивых и привередливых граждан, занимающихся частной коммерцией.

— Шкафчик, у девочки день варенья, помоги выбрать подарок… — И объяснил нам. — Здесь рядом наш шоп, хороший шоп.

— Нет-нет, не надо… — терялась Полина.

— Леха, не возражаешь? — спросили меня. — Мы же от всей души.

Я пожал плечами — если от всей души, то Бога ради. И девочка уходит за подарком, а мы остаемся, два бывших школьных товарища.

— Ха, а где Саня? — спрашивают меня. — Чтобы он такой праздник жизни прохлопал?

Я отвечаю — наш друг штурмует бастионы столичного издательства. С папкой стихов наперевес.

— Дурачина, — добродушно смеется Соловьев. — Какие стихи на войне?

— На войне?

— Перемены у нас большие, Леха.

— Какие?

— Делим сладкий пирог, — наклоняется ко мне. — Предлагаю участие…