Тарра. Граница бури
Шрифт:
— От дурной! Он же спас дана Шандера!..
— Этот?!
— Да уж не ты!
Зенек присел под деревом, не отрывая глаз от словно бы прозрачного лица Шандера, что-то втолковывавшего кардиналу. До аюданта долетало: «Когда уже не ждал… Роман… непонятная магия… всю дорогу нес на руках… гоблины… у них такая же душа…»
— Помогай лучше, а то у тебя сейчас уши, как у собаки, торчком станут, — добродушно окликнул Зенека коренастый десятник, и фронтерец торопливо вскочил на ноги. Он уже не видел, как Преданный, оттеснив кардинала, прижался лобастой башкой к Шандеру, а затем, хрипло мяукнув, скрылся в тех же кустах, что и покинувший
Я поняла, что открыла глаза, но изменилось немного. Все застилал ставший привычным туман, правда, сквозь него проглядывало нечто розоватое. Все кружилось и качалось, но я упрямо заставляла себя смотреть на это самое нечто. Мои старания были вознаграждены — мгла стала отступать, карусель замедлила свой ход, а розоватое оказалось добродушной и очень довольной физиономией. Лицо это, с взъерошенными слабыми волосиками и крупным породистым носом, казалось таким милым, что я улыбнулась.
— Она пришла в себя, — возвестило лицо нежданно густым голосом, и надо мной немедленно склонились еще двое — непередаваемо красивый и столь же непередаваемо измотанный молодой человек и худенькая женщина с золотисто-зелеными глазами. Вся честная компания в один голос выражала радость от того, что мне лучше, и нарочито бодрую уверенность в том, что уж теперь-то все пойдет хорошо. Я честно попыталась вспомнить, кто они такие, но без толку, хотя лица были мне определенно знакомы. Потом женщина поднесла к моим губам чашку с каким-то отваром. Это был не тот случай, когда стоит спорить, и я послушно выпила горячее кисло-сладкое пойло. Похоже, туда подложили снотворное, так как я сразу же провалилась в сон.
Второй раз я пришла в себя ночью, на сей раз в полном одиночестве. За маленьким окошком виднелись неуютные холодные звезды, в комнате остро и приятно пахло сушеными травами. Небольшая масляная лампа слегка разгоняла темноту, не более того. Я приподнялась на локте — голова закружилась, но терпимо. Предприняв еще одно героическое усилие, я сумела сесть и принялась собираться с мыслями. Странно, я помнила о себе все, но так, словно прочла эту дикую историю в книжке, причем не по своей воле, а по настоянию нудного учителя. Даже то, что я чуть не умерла и потеряла ребенка, меня не взволновало. Зато я отменно помнила кошмары, вернее, не сами кошмары, а то тягостное ощущение, которое они оставили в моей плохонькой памяти.
Спать больше не хотелось, а лежать, смотреть в окно и пытаться понять то, не знаю что, было выше моих сил. Оставалось встать и для начала добраться до лампы. Я готовилась к этому подвигу так, словно собиралась переплыть море. Ноги меня держали плохо — как только я встала, меня повело в сторону, со всех сторон наплыла какая-то муть, но я не упала. Дождавшись, когда голове поднадоест кружиться, я, держась за спинку кровати, сделала первый шаг. Второй дался легче. Теперь — отпустить деревянную благодетельницу и пройти два шага. Это мне удалось не сразу — я грохнулась на четвереньки. Как ни странно, это меня развеселило. Я представила себя со стороны — раскорякой, на полу, в чужом доме — и засмеялась. Немного посидев посредине комнаты на тряпичном половичке, я предприняла новую попытку. Похоже, мои ноги пришли к выводу, что с такой упрямой бабой лучше не спорить, и честно донесли меня до старого кресла, стоящего перед столиком,
Какое-то время я тупо смотрела на пятнистую от пролитых снадобий скатерть, затем начала осваиваться. Первым мое внимание привлек графин с золотистой прозрачной жидкостью, в которой я без труда узнала фронтерскую царку. Решение пришло незамедлительно — чтобы почувствовать себя человеком, мне просто необходимо было выпить.
Царка немного разогнала окружавшую меня муть. Я по-прежнему не могла выжать из себя даже слезинки, но ощутила некое нездоровое любопытство к тем, у кого оказалась. Разумеется, они сейчас все сидели внизу — Лупе, Симон, красавец Роман… И где Преданный? Почему его от меня прячут? Надо спуститься и поговорить…
К счастью, меня осенило, что не стоит ночью пугать людей и нужно привести себя в порядок. Я привычно подняла руку к голове и нащупала какие-то обрезки — моих кос, а я твердо помнила, что они у меня были, не существовало. Провела рукой по лицу — нет, вроде других изменений не произошло. Наверное, волосы обрезали, когда я валялась без сознания, ну и прах с ними, а зеркало все равно нужно. Если я в самом деле была королевой, как мне навязчиво подсказывала память, то с легкостью отдала бы корону за зеркало и расческу…
Они сидели в маленькой, но уютной комнате в надвратной башне, и его высокопреосвященство с удовольствием хлебал знаменитый эландский рыбный суп. Герцог Аррой внимательно читал послание Архипастыря. О решении конклава он знал, однако сообщить об этом во всеуслышание не мог — слишком уж странным путем пришла добрая весть. Другое дело теперь. Максимилиан мог быть доволен: его появление произвело должное впечатление как на гарнизон Идаконы, так и на соглядатаев Михая, если таковые в Эланде еще остались. На всякий случай клирик огласил Слово Архипастыря, едва сойдя с коня.
Правда, боевой дух маринеров в поддержке пока не нуждался, беда была в другом. Эландцы на море не знали поражений, но войну на суше уже и забыли, когда вели: болота, горы и непролазные дебри с успехом заменяли стены и армии, да и Таяна по праву считалась надежным союзником. Теперь ветер переменился. Максимилиан прочел достаточно трудов по истории, политике и стратегии, чтобы понимать: взбесившаяся Таяна представляет серьезную угрозу. Если Михай задумал напасть на Гнездо Альбатроса, он соберет армию, превосходящую возможности Эланда в несколько раз. Моряки на суше могут доблестно погибать, но вот победить превосходящего по численности, хорошо обученного противника… Пусть один маринер в ближнем бою стоил пяти, битва сильно отличается от поединка. Армии же, способной действовать на твердой земле, у Эланда просто нет. Предполагалось, что с суши Альбатроса защищает Рысь. Эланд же, в свою очередь, бережет Таяну с моря. Союз казался вечным, а распался за одно лето…
Максимилиан собеседника не торопил. Клирик понимал, что от первого настоящего разговора зависит слишком многое. Если ему удастся стать другом, советчиком и соратником эландского вождя, это не только укрепит позиции Церкви в строптивом Эланде, не только поможет им всем в борьбе с непонятным, но от этого не менее опасным врагом, но и приблизит самого Максимилиана к архипастырскому посоху. И клирик гнал коней, передвигаясь со скоростью, более приличествующей гонцу, нежели одному из князей Церкви Единой и Единственной.