Тарра. Граница бури
Шрифт:
— Ты не любишь дочь, — ушел от ответа ночной гость. — Ты ее отдал.
— Она мне нужна, — отрезал Михай. — А вы можете ошибаться.
— Ты предложил ее чрево в обмен на власть над Благодатными землями. Ты получил больше, чем получили мы.
— Это ваша вина. Я свою часть договора исполнил.
— Не спорим. Сейчас нам нужна твоя жена.
— Зачем?
— В ней сплелись те же две крови, хотя голос их слабее. Когда Герика умрет, Илана сделает то, что не сделала твоя дочь.
— Моя жена родит наследника мне. Пусть ваш бог придет к Герике еще раз.
— Она в руках врагов, но она умирает. Пока жива избранница,
— Зачем вам душа моей дочери? В чьих бы руках ни была сейчас Герика, она никому не опасна. Пусть спокойно доживет свой век. Я поговорю с Иланой… Нет, я ничего ей не скажу. Она не должна знать, чьего сына носит, но убить свою дочь я не дам!
— Прекрати, — подался вперед Шаддур ка Ройгу. — Тебе важна не дочь, а цена. Радуйся, цена будет очень высокой. Не может быть двух Эстель Оскора. Пока жива одна избранница, другая не сможет понести. Иди и готовься принять Его.
Я брела по туманной холодной равнине, а под ногами чавкала раскисшая земля. Было холодно и пусто. Разглядеть что-то даже на расстоянии вытянутой руки не получалось. Я не знала, как здесь оказалась, не помнила, откуда и зачем пришла, не представляла, куда иду, просто шла, потому что остановиться — означало сдаться. Я не сдалась и набрела на некое подобие тропы. По крайней мере, здесь проходили и до меня, не часто, но проходили. Дорожка вела в гору; впрочем, подъем был таким пологим, что почти не ощущался. Иногда из тумана выныривали скрюченные темные ветки или ржавые железные прутья. Тишина стояла такая, что хотелось закричать. Для того чтобы убедиться — эта грязно-серая муть не лишила меня ни голоса, ни разума. Странно, но я совсем не боялась; мне было холодно и тоскливо, но страха — страха не было. Я не сомневалась, что рано или поздно приду туда, куда должна, и действительно пришла.
Стена проступила из белесой мглы неожиданно. Добротная каменная стена, сложенная из солидных валунов мышиного цвета, словно проклятый туман сгустился до такой степени, что превратился в гранит. Меж неровными глыбами светлели полосы скреплявшего кладку раствора. Я попробовала посмотреть вверх, но ничего не увидела. Серая стена сливалась с серой же мглой. Рассудив, что нет ограды, в которой не нашлось бы прохода, я пошла вдоль стены, время от времени трогая влажные камни. Вокруг ничего не менялось, впору вообразить, что стоишь на месте, — под ногами чавкает все та же глина, на расстоянии половины вытянутой руки маячит серая кладка, а прошлое и будущее тонут в чем-то холодном и зыбком, чему даже имени не подобрать.
Не знаю, сколько я шла, — в этом гиблом месте то ли вовсе не было времени, то ли оно почти стояло на месте, но мне когда-то говорили, что идущий осилит любую дорогу. Сначала стало суше, затем начал редеть облепивший меня туман, поднявшийся легкий ветерок принялся рвать его в клочья и вдруг бросил мне в лицо горсть белых цветочных лепестков. Я запрокинула голову — стена отделилась от неба. Там, наверху, радостно сияла радуга! Новый порыв ветра осыпал меня лепестками черемухи, и тут я нашла калитку. Странно было видеть в этой титанической стене обычную дощатую дверцу, каких пруд пруди в мещанских садиках. Я невольно протянула руку, и калитка, ласково скрипнув, приоткрылась.
Я стояла на пороге самого чудесного сада, который только можно вообразить. Там, внутри, не было ни поздней осени,
Две женщины заметили меня и поспешили навстречу. Они были непередаваемо прекрасны в своих нарядных платьях. Оставалось сделать один шаг, и я бы стала своей в этом царстве весны и радости, но что-то мешало мне его сделать. Я с наслаждением вдыхала ароматный ветер и любовалась красотой этого дивного места. Нет, я не сомневалась, что меня ждут, что мне здесь рады. Я обрету в саду бесконечное, немыслимое счастье, здесь нет и не может быть ни предательства, ни подвоха, и все равно…
Не знаю, что меня заставляло цепляться за почти позабытое прошлое, уж во всяком случае не желание туда вернуться и не надежда сама не знаю на что… Как это дико ни звучит, проще ни на что не надеяться и никуда не возвращаться.
О своей сгинувшей жизни я помнила лишь то, что она не была соткана из роз, да еще — что мне почему-то завидовали. Впрочем, кажется, это относилось ко всем женщинам нашей семьи… Семьи? Значит, где-то и когда-то у меня кто-то был… Меня заставляют все забыть — не выйдет! Да, наверное, я сопротивляюсь из того самого чувства противоречия, которое раньше некоторых на свет появляется.
Ветер по-прежнему играл лепестками. На блекло-желтой, размякшей от вечных дождей глине они выглядели странно и трогательно. Весна — за стеной, предзимье — под ногами… Легкий выбор. Легкий?
Эта весна была концом всего прежнего, пусть почти забытого, пусть жестокого, но моего, а отрекаться от себя, даже во имя вечного счастья среди фонтанов и мраморных статуй, труднее, чем можно подумать сгоряча. И все равно я бы решилась, ведь блуждать веками в сырых потемках, тщетно пытаясь что-то вспомнить, стократ страшнее, но мне помешали.
Слабый крик, раздавшийся откуда-то издалека, вывел меня из раздумий. Я обернулась, в глубине души радуясь, что с последним шагом можно повременить. Ветер из Сада хоть и не разогнал до конца чертов туман, все же изрядно его потеснил. По крайней мере достаточно, чтобы я заметила бегущую женщину, хотя бегущей ее назвать можно было с изрядной натяжкой. Бедняга скорее ковыляла вприпрыжку, то и дело оборачиваясь. То, что за ней гналось, еще не показалось, но в том, что дуреха потеряла голову от страха, я не сомневалась.
Я бросилась назад, изо всех сил крича беглянке, чтобы та бежала сюда. Женщина услышала и послушно повернула, и все равно мы приближались друг к другу до отвращения медленно. Наконец я ухватила ее за руку, и она тут же на мне повисла. Насколько я успела рассмотреть, это была совсем молоденькая девушка, запыхавшаяся и до смерти перепуганная. Бегать она вовсе не умела, к тому же у нас обеих на башмаках налипли такие комья глины, что мы с трудом передвигали ноги.
Я тащила это чудо за собой, уже понимая, что мы угодили в беду. Мы не сделали и нескольких шагов, как я почувствовала, что за нами и впрямь что-то гонится. Нечто неуловимое произошло с самим воздухом: и так холодный и сырой, он стал почти невыносимым. Даже я начала задыхаться, чего уж говорить о цепляющейся за мою руку дурочке. Расстояние до калитки словно бы росло на глазах, к тому же над нашими головами стал сгущаться туман. Не обычный для этих мест, пусть и мерзкий, а давяще тяжелый и какой-то… живой. Он пригибал к земле, вынуждая лечь прямо в грязь и отбросить самую мысль о движении, дыхании, жизни…