Тарра. Граница бури
Шрифт:
Герика с искаженным от боли лицом билась на полу и кричала. Роман и Симон насилу смогли скрутить корчившуюся в припадке женщину.
— Что случилось? — прокричал Роман, пытаясь перехватить руку королевы так, чтобы нащупать пульс.
— Не знаю! — Лупе била дрожь; казалось, маленькая колдунья сейчас свалится рядом с той, кому пыталась помочь. — Ничего не знаю. Она была лучше, чем днем… Сидела, плакала, пыталась мне что-то рассказать про Стефана, потом увидела его браслет… Тот, что
— Она надела браслет, — перебил ее Роман, губы которого побелели, — и что?!
— Закричала и упала, а после вы видите…
— Надо скорее снять… Держи ее! — встрепенулся Симон. — Или нет… Я подержу… Ты лучше меня знаешь, как эта штука застегивается!
— Нет! — заорал Роман. — Ни в коем случае! Это наше спасение… Это счастье, что она его надела…
— Ты! Ты думаешь, что несешь?! — Лупе была вне себя. — Она же умрет! Или потеряет ребенка!
— И хвала Творцу, вернее, Проклятому! Мы… мы были слепы, как нетопыри… Если бы она выносила ребенка, если бы его воспитал Михай, нас бы… Тарру ничего бы не спасло…
— Чушь! Откуда ты можешь знать?! — Возмущенный до глубины своей лекарской души Симон не желал ничего понимать. — Мы должны ее спасти… И дитя тоже… Дети все невинны! Лупе, помогай!
Маленькая колдунья вздрогнула и изо всех сил навалилась на бьющееся тело. Роман выхватил кинжал:
— Если вы не прекратите, мне придется… Да поймите же, это не ребенок! Это чудовище, воплощение Осеннего! И я его уничтожу, даже если… Через вас я перешагну! Я должен, ясно вам?!
— Я тоже должен! — рявкнул Симон, загораживая не перестающую кричать королеву. — Я лечу! Лечу, а не убиваю…
Лупе соображала быстрее.
— Он прав! — выдохнула она враз посеревшими губами. — Симон… Симон, подумай! Плод растет слишком быстро. Стефан ее не трогал… Он любил… Ты не мог так ошибиться со сроками. И я не могла. Ребенка зачал… Триединый, кто?!
— То, что овладело Марко после смерти Стефана и Зенона, — устало объяснил Роман. Он знал, что убьет, не знал — скольких.
— Сейчас плоду, если судить по внешним признакам, не менее шести месяцев. — Теперь Симон пытался думать. — Месяц за три… Невероятно…
— Вероятно! — Маленькая колдунья вновь навалилась на изогнувшуюся дугой королеву. — У нее начались схватки!.. Симон! Да сделай же что-то!
— Да, действительно. — Лекарь наклонил круглую голову, словно собираясь кого-то боднуть, и совсем другим, «лекарским» голосом потребовал: — Лупе, неси тополиную кору! Живо!
Командор Церковной гвардии Габор Добори решил воспользоваться своим правом входить в покои Архипастыря без доклада. Вообще-то ветеран избегал дразнить гусей, но сведения казались столь важными, что командор под гневным взглядом отца-распорядителя
— Только что прибыл гонец из Эланда, — сразу перешел к делу Добори. — Подорожная в порядке, но говорить будет только с тобой.
— Где он?
— В надвратной. Молчит, поганец, хоть бы намекнул. Уж не знаю, что он привез, но вряд ли что-то хорошее. Я подумал, вдруг нам лучше вообще никаких вестей не получать?
— Похоже на то. Что ж, идем.
Невзирая на протесты и обиды брата Фиделиуса, Архипастырь свел пышность своих выходов к минимуму. Феликс с каждым днем все увереннее держал в руках церковные вожжи, и желающих возражать ему открыто осталось немного. Когда глава Церкви покинул свои покои в сопровождении одного лишь кардинала, командора и дюжины гвардейцев, никто не удивился и никто не помешал.
Гонцом оказался белобрысый парень, более похожий на пастушка, нежели на эландского нобиля, но повидавший немало аюдантов Архипастырь сразу почуял — на этого можно положиться.
Белобрысый без лишних слов протянул футляр с посланием, а потом, смешно смутившись, вспомнил, что надо опустился на колени и облобызать руку. Архипастырь не выдержал и усмехнулся:
— Сейчас не время вспоминать о церемониях.
Письмо пугало наверняка спрятанной в нем бедой — именно поэтому тянуть Архипастырь не стал. Максимилиан, после приснопамятного молебна ставший ближайшим советником Феликса, без лишних слов присоединился к его святейшеству, глядя через его плечо.
Письмо было от герцога Арроя. Пребывавшего в добром здравии! Адмирал приносил свои соболезнования в связи с безвременной кончиной его святейшества Филиппа, выражал надежду на дальнейшее взаимопонимание между Церковью и Эландом и предостерегал против Михая Годоя. Ничего секретного, разве что герцог тепло благодарил за доброе отношение нового главы Церкви к посланцу Эланда, что означало: Рене Аррой знает о происшедшем в Кантиске все. Окончив чтение, Феликс протянул письмо Добори и обратился к гонцу:
— Как тебя зовут?
— Зенек, проше дана… то есть Зенон, аюдант монсигнора Арроя.
— Что ж, Зенон, скажи, не поручал ли тебе герцог передать что-либо на словах?
— Только то, что все очень паршиво, ваша святисть. Он, то бишь дан Рене, кажут, что нам, то бишь Эланду, будет очень кепско, если Михай вдарит посуху, бо Эланд, он ведь только с моря неприступный, а спину Таяна закрывала, а там зараз такое творится…
— Как вышло, что Таяна подняла руку на Эланд?