Тартарары для венценосной особы
Шрифт:
— А как же! Мне их еще Алечка передала. Незадолго до смерти. Только боюсь я. Вдруг помру, кто Андрейке связку передаст. Ведь у него в больнице даже одежды нет. Я бы съездила, гостинцев свезла, вещички передала, да сама до рынка еле ползаю, до центра и не доберусь.
— А в какой он больнице лежит?
— Так в центральной детской. Там у них еще врач со смешной фамилией. То ли датской, то ли еврейской.
— Михельсон? — упавшим голосом спросил Андрей.
— Ага! Он самый. Такой человек хороший. Его детки любят. А это мой дом, — сказала пенсионерка, остановившись около подъезда. — Вот
— А это удобно? — на всякий случай спросила Анечка.
— Штаны через голову надевать неудобно, а чай после такой метели пить в самый раз, — улыбнулась беззубым ртом старушка.
Гостеприимная хозяйка угощала их терпким дешевым чаем, кусковым сахаром и карамельками. При падении кроме хлеба и яиц больше ничего не пострадало, и Марфа Кузьминична, как представилась женщина, поохав, решила, что с булки срежет корочку, а яйца в этом месяце больше покупать не будет, денег очень мало, каждую копейку считает. Девочки терпеливо слушали про старческие болячки, боевую молодость и запредельные цены.
Когда ребята согрелись, Анечка скорчила извиняющуюся рожицу и вылезла из-за стола.
— Марфа Кузьминична, прошу прощения, вы женщина пожилая, пенсия у вас копеечная, а мы, здоровые лошади, все сладости съели. Давайте мы с Андреем до магазина дойдем. Хотя бы пачку чая купим.
— Что ты, Нюсенька, что ты, девочка! Вы меня до дома довели в целости и сохранности. Мерзли из-за старухи, по сугробам лезли. Да как же я на вас заварки пожалею? Не обижай меня, деточка.
— Ну, пожалуйста, Марфа Кузьминична! — сладко улыбнулась девочка, за шиворот вытаскивая Андрея из-за стола. — Сделайте одолжение, не обижайтесь! А вам сладкое можно? Вот видите! Мы сейчас еще и тортик купим. Небось, эту сладость вы сто лет не ели!
Слово «торт» подействовало на женщину магически. Поворчав, она отпустила ребят в магазин. Обиженную Ланку оставили помогать по хозяйству, велев подальше держать женщину от коридора и входной двери.
На лестничной площадке Анечка остановилась и показала Андрею связку ключей.
— Откуда? — удивился он.
— Места знать надо. Ты заметил, где у нас ключница висит?
— Около входной двери.
— Так вот, у Ланки ключница находится там же. Еще у нескольких моих знакомых ключи висят в разных вариациях, но все там же — в районе двери. А как ты думаешь, где висели эти ключи? То-то же! Давай сначала посмотрим в квартире, а потом пойдем в магазин.
— Подожди немного. Я ничего не понимаю! Если Марфа Кузьминична вырастила Андрея Белявского, то обязана хорошо знать его в лицо. Она сказала, что опознала его в больнице. Но кроме меня под именем Андрей Белявский других Белявских там не было. А мне не делали никакой пластической операции, внешность такая же, какой была до аварии. Почему она узнала тогда и не признает сейчас?
— Не знаю. Именно поэтому я взяла ключи от квартиры, чтобы посмотреть, кто в ней жил и как выглядел.
Стараясь не греметь железной дверью, ребята тихо вошли в квартиру. Анечка включила свет в коридоре.
—
Андрей робко шагнул вперед. Квартира оказалась маленькой, с низкими потолками, а кухня и вовсе походила на кладовку в Анечкином доме. Белявские жили бедно. Старая мебель, выцветшие гардины. Страшненькие обои на стенах, обтрепанные двери, облупившийся потолок. Андрей постоял в комнате, которая, видимо, служила и гостиной, и столовой, и хозяйской спальней. Минимум мебели, все очень компактно.
Комната Андрея Белявского оказалась меньше кухни. Сюда с трудом втиснулись узкая кровать, маленький шкаф и письменный стол. Но больше всего Андрея поразил крохотный складной стул около окна. Он улыбнулся. Да, в такой квартире мебель нужна исключительно складная. Стены до потолка заклеены плакатами с изображениями машин и мотоциклов. Шкаф заставлен коллекцией жестяных банок. Андрей открыл дверцы. Раздался жуткий скрип. Вещи навалены кучей. Их хозяин явно не большой любитель порядка. В ящиках стола полно журналов, каких-то вырезок. Книги на полках тоже валяются беспорядочно… Обычная спальня обычного мальчишки.
Анечка вбежала в комнату, налетела на друга, едва не сбив с ног.
— Андрюшка, смотри! Вот фотографии твоей семьи!
— Это не моя семья. Я здесь никогда не был.
— Ты посмотри сначала.
Он листал старый фотоальбом. Вот красивый мужчина, жгучий брюнет, под руку с темноволосой женщиной обмениваются кольцами. Какой-то семейный праздник. Пожилой мужчина говорит тост. Женщина с маленьким мальчиком на руках. А теперь голенький малыш пытается приподняться на локотках. Андрей пристально вглядывался в лица Алевтины и Матвея Белявских, разглядывал их сына. «Андрюшеньке годик» — это была последняя фотография в альбоме. На ней пухлый мальчик грыз пластмассового зайца.
— И все? — разочарованно спросил он.
— Ага. Нет ни одной более поздней фотографии. Чисто теоретически, ты мог быть этим голышом. Посмотри, брови у вас одной формы, только у тебя они сейчас приняли более мужской вид. Подбородок плохо виден, но линия примерно одна — она идет на «мягкий» квадрат. Далее, форма ушей — они прижаты…
— Аня, «уши прижаты» — так можно сказать о большинстве жителей этого города! Это не аргумент. К тому же здесь ребенку год. За четырнадцать лет черты лица меняются до неузнаваемости. Даже лет через десять я буду выглядеть по-другому.
— Но он черненький! И волосы, похоже, у него такие же, как у тебя! А нос? Он ровный. Только крылья немного другой формы, но они с возрастом изменяются.
— Слушай, кончай впихивать меня в этот портрет! Бери фотографии родителей, младенца и пошли отсюда. Дома будем разбираться. Одно могу сказать точно, я в этой квартире впервые.
В магазине они отоварились так, что пришлось тормозить такси. Марфа Кузьминична разрыдалась, увидев, какие сумки принесли гости. Дрожащими руками раскладывала по полкам колбасу, сыр, масло. С вожделением нюхала подкопченные сосиски и свежую рыбу. Как большую драгоценность прижимала к груди баночку шпрот.