Тарусские тропинки. Альманах 2024

Зорина Татьяна

* * *

Складки памяти (воспоминания о Воскресенской горе)

Поэтесса Татьяна Петровна Мельникова лет десять тому назад написала такие строчки:

Исчезает старая Таруса-

Домики, старушки, письмена.

Наступают, как это ни грустно,

Новые, крутые времена…

Но душа в старинную Тарусу

Заглянув, застыла, замерла.

Городок родной мой, светло-русый,

Ведь тогда я молодой была.

Старые фотографии. На одной из них Воскресенская гора в 60-е годы. Мне этот снимок дорог потому, что я здесь родилась, здесь прошло мое детство. Эти два дома — маленький внизу и с терраской на верху горы —

были связаны с нашей семьей. Маленький домик внизу был уже на фотографии в 19-м веке. Мамины родители приобрели его в 1936 году у Позняковых (или Поздняковых?). Сказать, как точно пишется их фамилия, я не берусь. Бабушка рассказывала, что когда открыли чулан, то он весь был обклеен "керенками". Поскольку дом был старым и маленьким, а семья большой, то в 1939 году на горе был поставлен дом — пятистенок, а домик внизу был продан Сергею Гавриловичу и Наталье Степановне Куркиным. К сожалению, дом не сохранился.

Уже на следующий год левую половину нового дома снял под дачу на лето писатель Анатолий Корнелиевич Виноградов с семьей. Ведь в доме напротив, "над кручей милого "Тироля", где протекает ручей", как писала Анастасия Цветаева в своих "Воспоминаниях", жили его родители и дети от первого брака — Надежда и Юрий.

В войну взрывной волной выбило бревна из стены, но дед перед уходом на фронт отремонтировал, а уже после войны подвел каменный фундамент под дом, оштукатурил стены и покрасил их в светлый цвет, типа слоновой кости. Дед был маляром, одним из трех мастеров в городе, за которыми работу не переделывали. Был посажен сад: три яруса кустов черной смородины, а ниже вишни до соседнего огорода.

Дед делал вишневую наливочку, когда был урожай. Я люблю вишневое варенье, а вот брат не ест смородину. Говорит, что в детстве наелся. Для нас с ним были посажены яблони сорта "Штрейфлинг". Ну а поскольку у меня была персональная яблоня, то снимать яблоки до моего дня рождения я никому не позволяла. Поэтому некоторые яблочки становились такими прозрачными, что были видны семечки. Мои подруги ждали меня с ними в школе. Хорошо "витаминились" ими и грачи. А варенье варилось ведрами.

Свою родненькую Воскресную гору иногда смотрю в старых фильмах "Сельская учительница"(1947 г.), "Верные друзья" (1954 г.), "Ссора в Лукашах" (1959 г.), "Чудотворная" (1960 г.), "Половодье" (1962 г.). В фильме "Черт с портфелем", по-моему, не оставили кадра, где сам "черт" на портфеле спускается с горы. Мы с братом наблюдали за этим действом из палисадника, откуда оператор попросил нас уйти, поскольку мы попадали в кадр. Все лето потом, тогда еще маленькие березки под горой были белыми от краски…

Нет больше кривой березки у тропинки, что вела вверх на горку. Тропинка эта — кратчайший путь домой, в школьный интернат и дальше, тогда еще на первую и вторую Дачные улицы. Когда нужно было побыстрее принести воды, то с одним ведром или бидоном поднимались по ней. Полведра воды расплескивалось, оставалось на подоле платья. Правда, мне строго-настрого было запрещено носить воду в эту крутизну. Для меня были куплены два ведра по 8 литров и из жердинки сделано легкое коромыслице. И носила я воду в обход по дороге. Воду брали в бассейне из-под трубы с мощным напором, дальше она из него лилась по двум трубам в сарай, где полоскали белье. Так и ходили по воду на "полоскалку".

В нашем палисаднике на краю горки была посажена липа. Летом на одной из ее ветвей вешали оранжевый абажур и подключали электричество. По вечерам под ним за сколоченным столом нередко собирались хозяева и дачники. Дед всегда окашивал нашу горку по несколько раз за лето, чтобы не зарастала.

Однажды мы сидели с бабушкой на скамейке у палисадника. В это время по дороге вверх поднималась пожилая, хорошо одетая женщина в туфлях на каблуках. Поскольку бабушка моя ходила в тапочках фабрики "Скороход", то я, увидев модную незнакомку, спросила ее: "Кто эта женщина?".

— Валерушка, балерина, — ответила она. В тоне, котором она сказала эти слова, слышались нотки уважения и одновременно недопонимания.

— Дашенька, какие вкусные у тебя пирожки!

А я, в войну, ложечку меда обмакну в муку, да так и ела, — говорила Валерия Ивановна Цветаева бабушке. Которой было непонятно, как могут быть вкусны ее пирожки из "черной" муки, да с лебедой. Ведь из хорошей муки, что была у Валерии Ивановны, можно было напечь замечательных пирогов. Были бы руки, да желание.

Липы уже нет, нет и огромного куста сирени, что отделял нашу горку от зеленой лужайки перед школьным интернатом. И двух берез на краю горы недалеко от церкви тоже нет. Остались они только на обложке книги "Таруса" Ивана Яковлевича Бодрова и Николая Николаевича Гостунского, у меня на экслибрисе, сделанном Генрихом Павловичем Захаровым, и, конечно, на фотографиях и в фильмах.

Весной, когда подсыхала земля, мы с Тоней Назаровой чертили между ними классики и играли. Если я забегала за Тоней домой, а ее не было, то тетя Зина со смехом говорила, что она в "трансанале" — значит в школьном интернате у одноклассниц. Школьники из интерната спускались и поднимались в основном по крутой тропинке. И кривая березка иногда служила им опорой.

Воскресенская церковь в моем детстве была пекарней. Набегавшись вокруг нее в "казаки-разбойники" и опередив воробьев, собирали крошки от горячих буханок, которые спускали по железному желобу на подводу, крытую брезентом, для отправки в хлебный магазин. А потом усаживались на скамейку с левой стороны здания, где была открыта дверь и стояла бочка с хлебным квасом, сверху которой иногда плавали подгорелые корки. Тетя Лена Даева выносила нам по куску теплого, ароматного хлеба, а тетя Зина Назарова — квасу. Мы блаженствовали, слушали, как гремят формочки с тестом, смотрели на отражавшие блики огня расписные стены. Мне почему-то запомнилась нарисованная женщина в бордовом платье. Было ощущение, что на ней бархатное платье, так реально все складочки были выписаны на нем. Дорога к пекарне была выложена тарусским булыжником. Весной, когда шла вода, камни промывались и желтели на солнце. А на бугорке, что с краю виднеется на фото, были посажены две березки, когда снимали фильм "Половодье". Одна так и не прижилась. На тот бугорок мы всегда бегали смотреть ледоход, на сколько вода поднялась, что затопила, с каким шумом идет лед. И если шел темный, небольшими льдинками, то говорили: "Орловский пошел. Конец ледоходу". А сейчас там стоит рваное "окно в прошлое". На мой взгляд, оно там совсем ни к чему. Зачем загораживать красивый вид на Оку, заливные луга?

Когда снимали "Половодье", то у нас жил с дочерью Наташей художник этого фильма. Наташа была студенткой ВГИКа. Определяла тип лица моих одноклассниц. На день рождения подарила подсолнухи, нарисованные на ватмане. До самого переезда висели они на перегородке вместо ковра.

Отцу, инвалиду войны, выделили квартиру, и вот уже более полувека живу на другой улице. Но первые года три, когда бегала в дом отдыха им. Куйбышева на танцы, замечала, не знаю, как это точнее выразить, "запахи воздуха". У нас на Кургане он другой, а здесь, несмотря на близость Оки, теплее, знакомее, роднее.

Много воспоминаний связано с Воскресенской горой. Пожалуй, у каждого из тарусян, наверняка, есть заветное местечко, даже если снесен его дом и застроена площадка. В складках памяти живет уголок той старой, любимой Тарусы.

Жизнь идет, многое меняется. И красивые места уже за железными заборами. А так хочется, чтобы не разрушалось, а гармонично сочеталось и старое, и новое…

* * *

Тарусские тропинки: альманах 2024 г

Редактор — составитель: Т.А. Зорина

Дизайн обложки: В.А. Иванов

[1]

В японской мифологии журавль-оборотень. Существует народная сказка о том, как журавль, оборотившись девушкой, в благодарность за спасение ткал бездетным старикам красивое полотно из своего пуха. В момент, когда приёмные родители от жадности заставляют приёмную дочь работать в ущерб своим жизненным силам, О-Цуру покидает их.