Таш любит Толстого
Шрифт:
— Она может, — не подумав, соглашаюсь я.
Лицо Джея перекашивает почти до неузнаваемости.
— Слушай, ты прав, — добавляю я. — Это правда слишком странно.
Джей запихивает рубашку обратно на полку.
— У них с Тони все было всерьез?
Я вспоминаю все наши с Джек долгие телефонные разговоры за месяцы, пока они встречались, все ее слезы и восторги. Я вспоминаю всю музыку, которую Тони кидал ей, а она, соответственно, кидала мне. Все песни о любви, которые Тони посвятил ей, и все песни о расставании, которые она написала о нем. Вспоминаю тот декабрьский вечер, когда Джек поздно-поздно
— Ну, ты видел их, когда они встречались, — отвечаю я наконец.
— Это все-таки другое. Вы никогда не теряете делового настроя во время съемки.
Отрадно это слышать. Мы всегда стремились к профессионализму. Все эти месяцы после расставания Джек и Тони, как правило, просто игнорировали друг друга, а не ругались на глазах у всей команды.
— Тогда да, я бы сказала, что у них все было всерьез. Почти дело жизни и смерти.
— Может, вопрос?
— В смысле?
— Кажется, правильно говорить «вопрос жизни и смерти».
— Плевать.
— Не совсем.
— Джей, может быть, тебя интересуют наши шарфы? Ты как-то подозрительно долго на них смотришь.
— Что? А, нет, прости, — Джей мотает головой и проводит рукой по лицу. — Прости, нам, наверное, действительно не надо это обсуждать.
Я тыкаю пальцем ему в щеку:
— Так и прекрати это обсуждать.
На лицо Джея возвращается долгожданная улыбка.
— Надо бы почаще видеться. В смысле, кроме съемок. Я так скучаю по временам, когда мы виделись просто так…
— Я тоже. Что-то мы совсем забегались с этим сериалом.
— Включи это в расписание съемок. Обязательные сеансы простого общения.
— Хм, как заманчиво...
Джей не обращает внимания на мой сарказм и с обаянием кандидата в президенты произносит:
— Если веселье не идет к тебе, иди к веселью!
— Надеюсь, однажды кто-то напишет это на огромной мраморной доске и подпишет твоим именем.
Джей берет одну-единственную клетчатую рубашку:
— Думаю, я готов расплатиться.
Я натягиваю деловое лицо и одобрительно киваю:
— Прекрасный выбор. Вам в ту сторону.
***
— Бабушка, ты нас слышишь?
Изображение на экране дрожит и пропадает, голос бабушки Янг вырывается из колонок хриплыми рваными порциями. Иногда ее слова сложно разобрать из-за новозеландского акцента, но сегодня всему виной чисто технические проблемы.
Мы проговорили по скайпу с дедушкой и бабушкой Янг уже около часа, и вдруг изображение замерло. Сегодня мы сидим перед компьютером втроем. Клавдия ушла из дома до ужина, никого не предупредив, и лично я страшно на нее зла. Клавдия знала, что мы собираемся им звонить. Знала и сознательно сбежала.
Я считаю, что дедушка с бабушкой это святое, потому что они старые и нельзя сказать наверняка, не станет ли этот разговор последним. Целуя бабушку Зеленку в щеку на парковке в «Олив-гарден», я не знала, что целую ее в щеку последний раз. Это был совершенно обычный вечер. Бабушка Зеленка обняла меня за талию и наказала мне быть хорошей девочкой, а потом они погибли в автокатастрофе по пути домой.
Так что этим самым вечером Клавдия может лишиться
Я пытаюсь отбросить свою обиду: не то чтобы Клавдия этого не заслуживала, просто я не хочу, чтобы злость отражалась у меня на лице. Хотя, конечно, при таком соединении дедушке с бабушкой еще повезет, если они рассмотрят, где я стою.
— Мам? — кричит моя мама в сторону экрана. — Мам, если ты нас слышишь, мы сейчас отключимся и попробуем снова.
Когда она нажимает на отбой, папа молитвенно складывает руки и умоляет:
— Можно мы скажем, что у нас интернет вырубился?
В этом еще одно большое различие моих родителей. Мама обожает длинные разговоры. Она расспрашивает о всяких мелочах, вроде того, что дедушка с бабушкой сегодня делали и что они едят на завтрак. Она спрашивает, как они себя чувствуют, и что они об этом думают, и как относятся к этим мыслям. Папа тоже любит поговорить, но он предпочитает громкие, оживленные разговоры о спорте или политике. Когда мы созваниваемся с дедушкой и бабушкой, инициатива, понятно, принадлежит маме, так что мы говорим долго и с удовольствием, не говоря ни о чем конкретном и не приходя ни к каким выводам. Они уже знают про мамину беременность, так что минут двадцать разговор был довольно интересным - хотя я сидела и тихо закипала, потому что как они могут обсуждать нового внука так, будто это не страшное несчастье? Но после этого напряжение пошло на спад, и к тому моменту, как пропала связь, бабушка уже жаловалась на мозоль на левой пятке.
Я стойко переношу этот вынос мозга просто потому, что, опять же, дедушка с бабушкой это святое. Ну и еще чуточку ради мамы, потому что она все время повторяет, что это по ее вине мы так плохо знаем дедушку с бабушкой. Мы говорим с ними по скайпу и приезжаем на две недели каждые пять лет. Вот и все. И маму это беспокоит. Настолько, что по ночам она тихо плачет, сидя перед телевизором.
Она перезванивает и говорит папе:
— Ты можешь в любой момент пожелать им спокойной ночи и уйти к себе. Думаю, они не будут возражать.
— Конечно, не будут, — ворчит папа. — Твоя мама будет слишком занята разговором о мозолях, чтобы заметить хоть что-то.
Они все еще не берут трубку.
— Может быть, у них нет интернета, — предполагаю я. Папа радостно кивает:
— Интернет погиб геройской смертью!
Мама вздыхает:
— Ян, иди уже наверх. Я за тебя попрощаюсь.
У папы лицо ребенка, который только что услышал, что сегодня не будет уроков.
— Да иди уже, — мама шлепает его по локтю. — Ты сделал свое доброе дело.
Папа взлетает по лестнице, где его ждет спальня и несколько часов спортивного канала.
— Мужчины… — вздыхаю я. — Никакого терпения.
Мама смотрит на меня с укором, как бы говоря: «Вообще-то это не так, но в данный момент, увы…» Тут дедушка с бабушкой наконец поднимают трубку, и на сей раз их видно гораздо лучше.
— Бабушка, ты нас слышишь? — снова спрашиваю я.
Бабушка Янг улыбается в камеру:
— Да, прости, дорогуша, Джон решил перезапустить программу. Эти новые технологии - и дар, и проклятие, так ведь?