ТАТУИРО (HOMO)
Шрифт:
Дверь захлопнулась. Полминуты постояли, привыкая глазами к слабому свету. Привратник щелкнул выключателем. Тусклая лампочка осветила маленькое помещение – кровать у стены, тумбочка, накрытая пожелтевшими газетами, и черно-белый древний телевизор на ней, по выпуклому замызганному экрану его ползали сонные мухи.
«Консьерж, как в нашем доме просто», – Витька подавил истерический смешок, углядев рядом с телевизором литровую банку с воткнутым кипятильником. «Если бы не запах»…
– Ну, будем ему объяснять? – тихо спросил, – на каком языке?
Но говорить не потребовалось.
Витька ошарашенно смотрел в большой, полный звуков и запахов зал. Вдоль широкого прохода, уставленного колоннами – такими же, как на входе, – просторные ниши со столами. Лавки усеяны нормальными, родными туристами. С радостным гомоном, осматриваясь по сторонам и перекрикиваясь, они держали в руках обязательные пиалы и стаканчики с пурпурным чаем. Нюхали подносимые мальчишками крошечные пузыречки, тыкали пальцами в полки, уставленные разноцветными стеклянными сосудами с белыми этикетками. Витька машинально помахал рукой соседу по автобусу, что крикнул невнятное, поднимая в знак приветствия страшноватый флакон с духами размером с винную бутылку. И поежился, представив Наташу, входящую в зал обмотанной десятком метров прозрачной кисеи.
В рассеянном гаме еле расслышал за спиной тихий стук. Видимо, уже завернулась и…
Привратник приоткрыл дверь, но, вместо того, чтобы выпустить девушку в зал, втолкнул Витьку обратно. Хлопнул створкой, звякнул ключами, запирая.
Витька стоял, переминаясь с ноги на ногу, смотрел на маленькие босые ноги на грязном полу, кончики пальцев руки, держащие край ткани у подбородка, на потемневшие от волнения глаза. Все остальное скрыто, укутано светлым дышащим облаком нежной кисеи. Краем глаза увидел брошенное на постель платье, повернул голову. Покраснел, – из-под платья выглядывал комочек трусиков и лямочка скинутого бюстгальтера.
Страж забормотал одобрительно, потом укоризненно, дергая Витькины шорты и покачивая головой. Тот напрягся, но команды раздеться не получил, лишь нехотя разулся, после того, как араб прикрикнул на него дважды.
Оглядев их напоследок, привратник удовлетворенно кивнул и, повернувшись, отдернул грязную ситцевую занавеску у стены. Показал на дверь за ней. И, боязливо отступив на шаг, махнул – открывайте, идите. Витька взялся за холодный металл круглой ручки, помедлил. Открыл. И, глянув на спускающиеся вниз ступени, зашарил позади рукой – подать Наташе. Через пару ступеней
Спускались недолго, всего один пролет.
Наташа стояла перед высокими двустворчатыми дверями. Трогая пальцами резную завитушку, другой рукой придерживала у шеи мягкую ткань, и смотрела на Витьку отчаянными глазами. Боялась. Витьке тоже было неуютно. Он вспомнил скрежет ключа, вещи на кровати, сумочку, приткнувшуюся рядом с черноватой подушкой. Все их деньги – там. И документы. Как-то некогда было думать. Но паники из-за оставленных паспортов не было, так – мимолетная досада. Неуют.
– Хочешь, вернемся? – предложил. И оба посмотрели вверх, на потолок.
Прямо над из головами – полный зал обычных туристов, смакующих обычную экзотическую программу для середнячков – зал, переполненный поддельной восточной роскошью, тяжелые ароматы поддельных благовоний.
– Нет, – сказала Наташа. Толкнула высокую дверь.
Большой зал, несколько похожий на тот, что выше, над головами. Но вместо ниш за колоннами – широкие скамьи вдоль стен. Вместо люстр, увешанных водопадами фальшивого хрусталя – множество свечей, извивами по стенам и спиралями вокруг колонн.
Они топтались, боясь оторвать спины от резьбы дверей, оглядывались. От размеров зала глаза уставали в отчаянных попытках ухватить как можно больше деталей, вооружиться знаниями о месте, сделать какие-то выводы, распознать.
В какое-то мгновение Витька понял, что – неправильно это. Чего топтаться, если уж пришли. И потом – татуировка. Ведь она здесь что-то значила. Он, расправляя плечи, поднял голову. Величественно повернулся в Наташину сторону – объяснить и успокоить. И улыбнулся, качнув головой. Кто бы сомневался – умница его – все поняла раньше. Стояла пряменько, чуть касаясь пальцами руки краешка покрывала у шеи, другой рукой придерживала подол. Сверкала в непривычном свете тысяч свечей чудными глубокими глазами. Ждала.
…Из глубины зала, как бы из ниоткуда возникла высокая черная фигура. И, как отражение светлой Наташи, приблизилась женщина, закутанная по самые темные глаза в мягкие, дыщащие темнотой нежные складки.
Она ли привиделась им среди жаркого полдня и гортанных криков торговцев? Витька не знал. Глаза – такие, но, – и он искоса глянул на спутницу, может, это не глаза похожи, а взгляд? У Наты точно так же сверкают и становятся глубже, будто дым клубится в зрачке, утягиваясь в бесконечную глубину. На снимке, где Лада – был этот дым. И здесь он же, в глазах двух женщин.
Трогая уши, сначала мягко, кошачьей лапкой, а после – усиливая нажим, запуская коготки созвучий, покалывающих барабанные перепонки, – шумела по краям зала музыка. Что-то струнное, что-то ноюще-духовое. Наверное. Сказать точнее Витька не смог бы, настолько слитно звучали инструменты. Повторяя несколько простых музыкальных фраз, тянули извивы снова и снова. И, заметил, звуки следовали движениям женщины. Будто она шла, рождая музыку босыми ногами. Вот остановилась под замирающие звуки. Повела рукой, приветствуя… Вынимая из мерцающего воздуха живые нити созвучий.