Татушечка. История заблуждений.
Шрифт:
– У меня друг был в детстве, его папа ездил в далёкие командировки и присылал нам оттуда подарки. А мы устраивали целые битвы! Великие сражения! Было весело.
– Дедушка тоже раньше уезжал часто.
– Ага. Только он не солдатиков присылал, а всякие вкусности.
– Жалко, что мне не привозит, – смутился Стёпка.
– Зато он с тобой гулять ходит! Это лучше, – попытался я его приободрить, а сам с печалью вспомнил наше с Ашером одинокое детство, когда родители были вынуждены заниматься вопросами выживания, но никак не воспитанием или общением. Так мы и мотались – предоставленные сами себе, спасала только школа и бывший Дворец пионеров с кружками.
– Наверное.
– Папа там как?
– Нормально.
– Понятно… А хочешь, мы с тобой куда-нибудь сходим?
– У меня дед есть.
– Эх ты, Стёпка, – мне вдруг стало и смешно, и грустно. Кешке, брату моему, всегда загадочным образом везло. Ашер даже смеялся, говоря, будто это из-за того, что он старший. Но факт оставался фактом: ему удалось вполне благополучно получить неплохое образование, устроиться на работу и быстро продвигаться по службе, так что теперь он занимал должность начальника службы технического обеспечения в нашей небольшой мэрии. Жена вот, Ольга, милая и добрая, совершенно не амбициозная, очень домашняя. И Стёпка – сущий ангел.
– Дядь Кость, не грусти! Я сейчас, – мальчишка вдруг поднялся и затопал по гладкому паркету в коридор. Чуть повозился там и вернулся, протягивая мне что-то в ладошках. – Это тебе! Я привёз вкусняшку!
Лицо его светилось от радости, и я не смог не поймать себя на ощущении трепета и умиления. Стёпа протягивал мне немного помятую розовую зефирку в прозрачной упаковке.
– Откуда взял такую красоту? И ведь я люблю зефир! – я принял угощение и крепко пожал мягкую детскую ручонку.
– В саду давали, а я сохранил. Хотел сначала маму угостить, но мы в магазин пошли, и я забыл.
– Ну! Я думаю, за коробку солдатиков зефира мне хватит! – попытался я пошутить, но Стёпа очень серьёзно ответил:
– Это не за солдатиков. Это просто так тебе, дядь Кость.
Так я и провёл весь вечер: играя со Стёпой и отбиваясь от назойливых вопросов матери. Она всё надеялась, что я внемлю её старомодным советам и срочно начну менять свою жизнь в указанную сторону: непременно займусь поисками спутницы, съезжу в отпуск, поищу другого доктора или вовсе откажусь от бессмысленных разговоров в кабинете, а лучше всего – перееду обратно к родителям, ведь Оля даже согласилась уступить мне комнату сына (не без настояния свекрови, конечно же).
Собственно, ничего необычного в этих беседах не было. Каждая наша встреча происходила по знакомому сценарию и не давала никаких желанных для моих близких плодов. Во-первых, я не собирался становиться обузой, а во-вторых, когда-то давно так мечтал жить отдельно и быть полностью самостоятельной личностью, что сейчас ни за какие ценности мира не согласился бы отмотать жизнь на пятнадцать лет назад. Нет. Как бы мне ни было иногда одиноко и тоскливо в нашей с Литой квартире, теперь осиротевшей, здесь я всё ещё испытывал спокойствие и удовлетворение.
Уже провожая незваных гостей, я нащупал в кармане шелестящую упаковку с зефиркой и на ходу засунул её в пальто, памятуя о том, что завтрашний день собирался провести вне дома.
– Костя, ты всё же подумай над моими словами, – напутствовала мать, придирчиво осматривая себя в зеркало.
– Ма, я уже подумал. Правда. Всё будет хорошо, дай просто ране затянуться.
– Что-то долго. Жизнь уходит, Костя… Лет через пять кого ты себе найдёшь? Подумай. Одному очень сложно.
– Ну что ты заладила… Живут же люди.
– Живут!
– У меня есть…
– Ой, не хочу, – махнула она на меня и крепко обняла. – Если что, ты всегда можешь рассчитывать на нас с отцом и Кешу с Олей.
– Конечно, можешь, – кивнула Ольга.
– Ладно… До встречи. Брату привет! – я крепко пожал ладошку Стёпы и вручил ему пакет с коробкой солдатиков. – Напишите, как доберётесь.
Когда в квартире стало тихо, я смог вздохнуть с неподдельным облегчением. Одиночество равно как убивало, так и лечило. Остаться наедине с собственными мыслями и даже болью казалось мне спасением, шансом на проживание всего того, что я отчаянно проживать не хотел. И, как говорил Ашер, принять – это уже половина пути к выздоровлению. Если считать мою тоску и неверие болезнью, конечно. Почему я пытался расписать день пропажи Литы и все последующие по минутам? Потому что не мог понять – зачем она это сделала.
Мы познакомились на последних курсах, смешно сказать, – в очереди за пирожками. Лита тогда была удивительно стройной и высокой, что показалась мне супермоделью. Она, в общем-то, и все годы, что мы провели вместе, оставалась такой же. Задорной, улыбчивой и нежной. Хотя после того, как стало ясно, что дети нам не светят, ситуация начала меняться. На людях Лита вела себя строже, заносчивее, а дома продолжала смеяться и радоваться мелочам, но я чувствовал, что это – напускное.
Мама шептала в телефонную трубку вечерами о необходимости переубедить Литу и попробовать зачать ребёнка. Но я что тогда, что сейчас – считал это насилием. Если человек принял для себя решение о нежелании продолжаться в детях, то кто я такой, чтобы отговаривать его? Да, наверное, со стороны Литы было слишком эгоистично в одностороннем порядке делать столь важный выбор, но, в конце концов, её тело должно было вынашивать малыша, кормить его и принадлежать безраздельно довольно долгое время.
Мои чувства? Я любил Литу и не хотел, чтобы она стала несчастной из-за меня. Тогда казалось, что всё ещё изменится, и ближе к тридцати, глядя на подруг и родных, решение может возыметь обратную силу. Но не случилось этого, как не случилось и много чего другого. Я смирился. Отчасти потому, что не мог понять, что за счастье такое – в детях, а отчасти из-за обнаруженных медицинских документов, в которых говорилось о сделанной операции. Лита пошла кардинальным путём и почему-то никому не сообщила, явно нарушив и закон в том числе. Может, стоило устроить скандал или хотя бы поговорить, выяснить всё до конца, понять её. Но чужая душа – потёмки, даже если ты провёл рядом с человеком десять лет.
Нам было хорошо вместе, уютно и спокойно. Мы никогда не спорили о том, что будем есть на ужин, или какую мебель поставить в спальню, не возникало и противоречий при выборе места отдыха. Наша семейная жизнь была на удивление тихой, чуть сбалансированной развязным, иногда даже слишком, – сексом. Лита усиленно работала, я же, скорее, просто тянулся за ней, несколько охладев к общему делу. И теперь, когда мне случилось потерять жену, я не мог отделаться от чувства вины. Будто бы так и не рассмотрел проблему, которая изъедала её душу: может, она страдала из-за собственного поступка, может, хотела признаться и боялась осуждения, может, разлюбила меня и не решалась открыться? Наверное, больше всего я жаждал получить подтверждение своей невиновности, чтобы снять ответственность и тихо жить дальше.