Тая

Лебедев Александр Петрович

«Все стало другим», – подумала Вероника. Ей захотелось заплакать, но волна холода, задушила собственную жалость, и, закопавшись в голубую ткань, она села на корточки.

Прошло очень много времени: час, а может два или даже три. Вероника выглянула из спальника, но почти ничего не изменилось. Кэп по-прежнему возился с вещами, Лари лежал в той же позе, только Доктор нашел несколько сучьев и пытался развести огонь. Ему удалось, когда начало темнеть. Вероника подумала, что было бы очень хорошо, сесть к костру и погреть онемевшие ладони, однако

встать было лень. Колено, кажется, не болит, но разбудить боль не хочется, и она по-прежнему в полудреме, в полузабытье. Голову закружила тяжелая мгла, и на минуту Вероника забылась тяжелым, скрипучим сном.

– Держи голову.

Чьи-то холодные руки касаются щеки, разжимают зубы и лезут в рот. Почти тут же, расплавленный свинец обжигает язык. Он брызжет в истошном кашле. Проникает в горло и пищевод.

– Кхррр, – Вероника хрипит и извивается. Она понимает, что ее запястья тоже держат, а голову для большей убедительности зажали между колен.

Мокрые брюки пахнут резиной. Скулы зажаты в холодные тиски, и Кэп пихает в рот горячую ложку.

– Жри! – кричит он. Но уши зажаты между прорезиненных колен Доктора, и звук кажется неживым.

Слезы брызнули из глаз, то ли от обиды, то ли от свербящей в носу крошки.

– Отпусти, – говорит Кэп.

Колени Доктора исчезают, и тут же яркая вспышка оглушает левую скулу. Во рту появляется кислый привкус крови. Желание сопротивляться тут же тает. Кэп набивает рот девушки чем-то теплым. Вкуса она не слышит, но старательно глотает, дабы избежать избиения.

– Так, – говорит Доктор. – За папу, за маму…

Внезапно Веронику содрогают рвотные конвульсии, и потоки горячей жидкости летят на Кэпа, в плоский котелок и на спальник.

– Ничего, ничего, – успокаивает Доктор. Он снова держит голову Вероники.

– Неееет! – плача, девушка хватает Кэпа за плечо.

Она не пытается сделать больно, но ее оглушает нечеловеческий вопль, и холодные прикосновения тут же исчезают.

– Я…! Я…! – задыхается Вероника.

На шею опускается тяжелая рука и с силой прижимает к земле. Лицо встречается со смятым спальником и котелком. Дзынь! – последний гремит о камни. Он исчезает в темноте вместе с холодными руками, насилием и холодом. Вероника больше ничего не чувствует. Она лежит на боку и ждет, когда ее снова начнут бить. Сквозь вату долетает голос Доктора:

– Уймись. Какая муха тебя укусила?

– Док, я эту сучку….

– Кэп, посмотри на меня…. Посмотри….

– Где Лари? Лари!

– Зачем он тебе?

– Док, построй мне команду. Всех, кто может держать весла.

– Ты рехнулся. Ты сошел с ума.

– Как ты разговариваешь с капитаном?

– Кэп, послушай меня….

– Что послушай, что ты мямлишь?

– Кэп….

– Что Кэп? Приведи мне сучку. Быстро я сказал!

– Ладно. Я сейчас.

Вероника почувствовала, как ее голова повисла в воздухе, и, несколько раз качнувшись, упала на землю.

– Лежи тихо, – шепотом сказал Доктор, – в темноте он тебя

не найдет.

Вероника ничего не ответила. Ее сознание кружилось калейдоскопом боли, и она подумала, что хуже уже не будет.

– Доктор Педалис! – раздалось в темноте. – Не вздумайте играть со мной в игры!

– Иду, Иду! – ответил голос очень далеко.

– Ну, где ты?

– Здесь.

– А-а…. Давай-ка ее сюда…. Вот сучара. Я же тебя предупреждал.

– Кэп….

– Приятного вечера, господа.

Вероника даже вздрогнула. Последняя фраза принадлежала Оле, и неожиданное пожелание прозвучало как щелчок снимаемого с предохранителя пистолета.

– Ну, друзья мои, – растянул Кэп. – Где вы ходите? Мы с Доком уже начали беспокоиться.

– Ты набрался, что ли? – спросил Паша.

– Только воды, – заверил Кэп.

– А где Москвичка?

– Да пошел ты. – Кэп понизил голос до тюси-пуси и продолжал. – Иди сюда, девочка моя. Я так соскучился.

Если бы Вероника могла увидеть происходившее возле костра, то она непременно удивилась бы, когда Оля подошла к Кэпу и лицом к нему забралась на колени.

– Не понял, – сказал Паша.

Но, похоже, его никто не слушал, во всяком случае, Олю ничего не смутило, и она позволила себе несколько любовных вольностей.

– Да, да, детка!

– Прекрати, Кэп.

– Я? Я ничего не делаю.

– Ольга!

Вероника слышала, как потрескивают сучья, и расползающееся пламя стало пробивать спальник.

«Так они меня найдут», – подумала девушка. Она старалась дышать тише и каждую секунду готовилась услышать грубый окрик: «Москвичка!?»

Но минуты шли, окрика не следовало, и возле костра не было звуков, кроме огня.

– Шли бы вы в палатку, – сказал Доктор.

– Нам и здесь хорошо, – ответила Оля.

Снова несколько минут тишины, затем звук упавшего на камни предмета, треск сучьев, чей-то хрип и жалобный писк.

– Держи, держи его, Док!

– Кэп…!

– Я сказал, держи!

– Не буду.

– Доктор Педалис! Я тебя буду резать на кусочки и плакать не давать.

– Мне все равно.

– А так?

Вероника очень хотела услышать, что происходит, но шум реки смешивался со словами и уносился водой. Разговор перешел в шепот, и девушка не слышала ничего, кроме возни и кряхтения.

Она почувствовала, как к ногам подбирается холод, и, осторожно подтянув коленки, свернулась калачиком. Так она пролежала больше часа, ничего не слыша, кроме собственного страха. Теперь холод проникал через руки и плечи. Ее тело стало подрагивать, а зубы приглашали друг друга на танцы. Все же она терпела, терпела столько, сколько смогла, пока холод не пересилил страх, и Вероника выглянула наружу. Лицо моментально онемело. Температура в спальнике была градусов на семь выше, и вылезать из него совершенно не хотелось. Зато всего в нескольких метрах теплилась красная полоска подрагивающих углей, а между двух бревен даже пробивался алый лучик огня.