Тая
Шрифт:
– Что? – спросил Кэп, уже облаченный в гидрокостюм и каску.
– Порогов нет, но впереди какой-то звук – очень далекий и сильный.
– Пороги?
– Нет, очень похоже на трансформаторную подстанцию, но я не уверена.
– Так это хорошо. Слушай, Москвичка, я возьму твой спасжилет. Он тебе не пригодится, а у меня будут лишние двадцать литров плавучести, ты как?
Вероника равнодушно пожала плечами.
– Выше нос, Столица, – Кэп дотронулся до носа девушки холодной перчаткой. – Врагу не сдается наш гордый «Варяг»!
– Кэп….
– Что, Москвичка?
– Я
– И я тебя, – кивнул Кэп, торопливо связал гидромешок и попытался привязать к поясу. – Это конечно против всех правил, но без кое-каких причиндалов мне не обойтись.
– Прощаться будем? – спросила Вероника.
– Нет. Только лизни мне каску на счастье.
Вероника запустила под каску онемевшие пальцы и несколько секунд терлась губами о колючую щетину. Она нашла холодные губы Кэпа и прижалась, как если бы видела в этом последнюю возможность оставить все как есть.
– Кто придумал эти каски? – спросил Кэп.
– Только доплыви, Кэп, я очень тебя прошу.
– Держись, Москвичка.
Он пошел вверх по течению, держа в руке весло и бряцая покачивающимся на поясе свертком.
– Москвичка! – крикнул он, обернувшись. – Иди не останавливаясь. К твоему берегу подходит железная дорога, выходи по ней!
Вероника помахала ему рукой. Это было так глупо и так нелепо, что слезы тут же брызнули из глаз. Она с трудом сдерживала рыдания, но когда фигуру проглотил туман, девушка повалилась на камни и, ползая по ним, что-то кричала и била ладонями.
– Браво! Браво, сукины дети! Вы добились своего. Что вам теперь надо? Чего изволите?
Вероника почувствовала, как болят ее руки. Очевидно, она отбила их, и теперь деревянные гвозди вползали через ладони и поднимались к плечам.
– Надо идти. Надо идти. Я не знаю зачем, но мне это надо.
Она торопливо осмотрела то, что не захотел взять Кэп, но это были личные вещи. Если не считать котелков и палатки, все это не представляло ценности.
– Котелки? Котелки не возьму, – решила Вероника. – Зачем тащить лишнюю посуду, чай можно и в кружке заварить. Вот палатка – это хорошо.
Она повернулась к реке и увидела, как над водой несется красная капля хоккейной каски.
– Кэп! – крикнула Вероника.
Скорее всего, он не услышал, но даже если бы и услышал, вряд ли это что-то изменило. Над водой постоянно кружилось основание весла, и с каждым гребком Кэп, приближался к противоположному берегу.
– Ну, Кэп, миленький!
Вероника увидела человека, пробирающегося по завалу. Она сразу не поняла, что это Кэп, но он остановился и помахал веслом.
– Черт возьми, как же это он так быстро?
В движениях молодого человека была суетливость. Он делал все очень быстро, неаккуратно и зло. Через мгновение Кэп оседлал кат и вот уже изо всех сил упирает весло в берег.
– Он замерз, – догадалась Вероника. – Его сейчас пронизывают тысячи холодных игл, и он старается согреться, беспричинно суетясь.
Вероника вытянула шею, и как ей показалось, даже перестала дышать. А тем временем Кэп сдвинул неуклюжее судно и оно помчалось по реке. Катамаран попробовал течение, закружил. Кэп не мог управлять,
– Вот и все, – сказала Вероника.
Она глупо посмотрела на палатку, все еще находившуюся в руках. Сильно размахнулась и бросила ее в реку.
– Хочешь играть по правилам!? – крикнула она. – Давай.
Воздух был тугим и влажным. Казалось, будто его можно выжимать. Водная пыль проникала в одежду, кожу, волосы, забирались в легкие. Когда ее собиралось много, появлялась большая дрожащая капля. Она тяжело сползала по куртке или сбегала по щеке, оставляя за собой мокрый, извилистый след. Сырость казалась Веронике чем-то постоянным, будто без нее невозможно существование этого мира, и спорить с этим совсем не хотелось. Девушка без энтузиазма брела по берегу. Она щурилась в туман, потому что ее сознание рисовало из расползавшейся пены водяных микрокапель многочисленные абстрактные фигуры. Иногда они были страшными, иногда – нет, но почти всегда Веронику поражало их неожиданное появление.
Первым она увидела пса. Большого белого пса, выскочившего из тумана и бесшумно пробежавшего мимо. Вероника даже обернулась, чтобы проводить его взглядом, но от его спины уже отделялись белые полосы, он стал плоским, оторвался от земли и, превратившись в причудливый завиток, полетел над водой.
– Летите, летите, – равнодушно сказала Вероника.
Ей привиделся белый цветок, распустившийся прямо на глазах. Из него вылетела крохотная птица и, таща за собой длинную нить, растаяла между деревьев. Появлялся слон, по реке плыл тепловоз, но не современный, а тот, что показывают в старых фильмах. Похожий на дырокол проехал автомобиль. С лестницей в руках прискакал всадник. Он погарцевал на камне, и белая лестница пошла винтом, закружилась, стала похожей на водоворот.
Вероника старалась не поймать очередной образ и сосредоточилась на камнях. А они были настоящими, как тысячи лет назад. Когда они уже лежали и ждали Веронику и ее неровную поступь, которая на мгновение соединит живую и неживую материю, секунду и вечность.
Вероника подумала, что она уже не знает, где настоящее. Эти фигурки, строящиеся из лоскутов тумана или город Москва с домами и площадями. Теперь он существовал только в ее воображении.
Казалось, что вся предыдущая жизнь пролетела за долю секунды в ее сознании, а эта реальная река и настоящий туман существовали вместе с Вероникой – годы, и ничего больше нет.
«Как часто, – подумала она, – я просыпалась и говорила себе: это только кошмар, как хорошо, что это только кошмар. Или: ах это был сон, как жаль, что это был сон».
Вероника помнила такие сны. Помнила, что чаше всего они были переполнены бой-френдами, нет, не сексапильными мужиками, хотя и такие снились, но мальчиками, нежно целующими пальцы, дарящими цветные букеты, тянущими за рукав в комнату, заполненную разноцветными шарами. Как она любила такие сны и как жалела, когда посреди феерического действа, она просыпалась в скучной московской квартире.