Тайга
Шрифт:
"Едет, едет..." - "Ну, еду".
– "Ну и поезжай..." В овраге стон послышался. По спине Бородулина ползут мурашки.
– Господи!
– передохнул он, - благозвонный колокол надо пожертвовать...
– Господи, - сказал кто-то сзади.
Иван Степаныч, надвинув на глаза шляпу, круто рванул узду и поскакал на голос, весь дрожа. Нет никого. В овраге пусто, по дну ключик бежит, по берегам в белом цвету калина.
– Больно боязлив. Баба худая... Дурак, черт...
– обругал себя Бородулин.
Кто-то
"Неможется... свалюсь..."
Надвигался вечер. Небо посерело, сумрак сгущался в глубине тайги, а из низин тянуло серым холодом. Утомленный конь, спотыкаясь, бежал усталой рысью.
– Бойся!
– вяло крикнул Бородулин и очнулся.
– Надо поворотить...
Ну, зачем ему в Кедровку? Он приказчика пошлет, он стряпку пошлет.
"Деньги найдешь - быть". Чайку с малиной... в баню бы, веником похлестаться... "Батюшка, пожалей, родимый, пожалей..."
"Анка... Аннушка..."
"Подлец ты, кровопивец..." - "Прочь, харя прочь!" - "Я тебя знаю, подлеца", - "Кого такое?" - пытается спросить Иван Степаныч. Огненные круги в глазах рассыпаются искрами, голова совсем отяжелела и гудит.
– Уходи, я тебя не звал, - шепчет Иван Степаныч, - я за упокой молюсь, за твою душу каждую службу молюсь...
"Молишься?
– шипит бродяга, тот самый, что сдал Бородулину большой самородок золота.
– Сожег в бане да молиться начал?.. Ах ты плут..."
Ивана Степаныча вдруг качнуло, едва в седле усидел. Он передернул плечами и часто закрестился, пугливо косясь на потемневшую стену тайги.
– Обещаюсь тебе, господи, благозвонный колокол купить, - озирается назад, не гонится ли кто.
– Уж правильно... правильно жить буду... Спаси-помилуй!
А голова все тяжелеет, озноб вплотную охватил. Тянется к фляге и жадно пьет коньяк.
"Убил..." - "Кого убил?" - "Себя убил".
– "Когда?" - "А помнишь... Завтра-то..."
"Завтра?.." - вздрагивает купец и слышит: пересмехаются тихим смехом обугленные, черные, как монахи в рясах, деревья таежной гари.
Мрачней и угрюмей становится тайга. Конь храпит, трясет головой, взмахивает хвостом, отбиваясь от комаров.
"Вот вытащи из болота, тогда дам рубль..." - "Ну и наплевать. И не вытащу..." - бредит во сне Бородулин, но чей-то голос все громче и уверенней:
– Эй, помоги, добрый человек, лошадь завязил!
"Ха-ха-ха... Лошадь?
– усмехается купец.
– На мне крест... Не больно-то возьмешь..."
– Помоги, батюшка...
И собачка залаяла.
– Пшел!
– кричит, пробуждаясь, Бородулин и стегает коня.
– Стой, стой!.. Ради бога, помоги...
А собачка пуще.
Оглянулся: серое от болота катится.
– Кто таков, что нужно?
– схватился Бородулиы за ружье и видит: мужик
– Дядя Пров?!
– Я... По дочку мы с Лысанькой к тебе ехали, - сказал мужик, оглаживая собачонку, - да, вишь, лошадь в болото завязил... Еду я, еду да задумался чегой-то, глядь, а лошадь-то и свернула... Увидала воду... Вот и бьюсь сколь времени... Ради бога, помоги...
Слез купец с коня. Ноги - как чужие. Сам дрожит. Озноб всю силу съел.
– Чего-то неможется, - сказал он Прову.
– Вчерась возле речки ночевал в тайге, - простыл, видно.
Густые сумерки серели на прогалине, а в тайге из трущоб и падей выросла тьма. Болото, куда направились Пров и Бородулин, курилось белым холодным туманом, сквозь который прорывались испуганный храп и ржанье лошади, а в стороне старательно крякал коростель. Набросав вокруг лошади жердей, Бородулин за гриву, Пров за хвост вытащили ее и вывели на сухое место.
Пров боялся сам завести разговор о дочери, опасливо и испытующе посматривал на купца, стараясь в его глазах выведать нужное.
Бородулин, почувствовав это, сказал:
– А девка твоя, слава богу, ничего...
– Ничего?!
– воскликнул ликующим голосом Пров.
– Ну-ка присядем на минутку, Иван Степаныч... А как же Овдоха путала...
– Какая Овдоха?
– спросил купец, прикладывая к вискам холодный мох.
– Да тут... У нас в деревне... Баба одна кривая... За попом к вам ездила. Вот она и болтала, быдто бы...
– Врет, - раздумчиво ответил Бородулин и умолк, а сердце Прова сжалось и сильно застукало.
Бородулин хотел все рассказать отцу Анны, но не знал, как бы лучше подойти, с чего бы начать. Язык совсем потерял себя, непослушным сделался, и остановилась мысль.
Наконец собрался с духом.
– Видишь ли, Пров Михалыч... какие, значит, дела-то... Этово... как это... ну... Словом, я должен упредить тебя... И все такое...
– Что?
– упавшим голосом, затаив дыхание, спросил Пров.
– Одним словом, прямо тебе скажу, - раздался громкий и решительный голос Бородулина, - хошь ругай, хошь нет, а только что я твою Анку, значит, Анну Прововну, полюбил и рассчитываю заместо хозяйки ее пределить, а с своей женой развязаться... Да...
– Так-так-так...
– скрывая радость, ответил равнодушно Пров, но левая нога его нетерпеливо задрыгала, а рука затеребила бороду.
– За тобой без малого сто рублей долгу... Это с костей долой... За кобылку тоже скощу... Вроде подарка пусть, вроде уважения... Да-а-а...
– Это ничего... На этом благодарим...
Иван Степаныч тяжело сопел. Силы опять оставляли его, но он, напрягая волю, брал себя в руки.
Он, волнуясь, сказал:
– Ну, только что, видишь ли, какая вещь... Я тебе прямо без обиняков... Так что Анна твоя..