Тайга
Шрифт:
– Удавлюсь!!
Толпа хохочет, острит и про бродяг забыла.
– Вот, Кешка, и ты в копчег попал...
– Не ори!.. Эн Тыква идет... Постой давиться-то...
Много народу собралось. Бабы поодаль стоят, шепчутся, девок мало спят еще, парни, почти прямо с гулянки, среди мужиков жмутся, позевывают, клюют носом, детишки возле матерей на цыпочки подымаются, вытягивая шеи, на руки к матерям просятся.
Вся крыша чижовки, как поле цветами, усеяна ребятами.
Федота нет, ему некогда, на пашню укатил. Бродяги
– Люди добрые...
– тихо начинает Антон.
– Чуть жив... Осподи...
– причмокивают бабы и качают головами.
– Смилуйтесь, люди добрые... Пожалейте...
И все время, пока он говорит, Ванька Свистопляс, стоя на коленях и широко опершись ладонями в землю, то и дело бухается в ноги мужикам и тихо, без слов, скулит...
– Пойдем, ребята!..
– громко сказал бродягам Пров.
– Нечего тут...
Толпа утихла.
– Вставай!
– приказал Пров.
– Люди добрые!..
– взмолил Антон.
– Меня казните, их не трогайте... Мой грех... Я все напакостил...
– Ты?!
– крикнул Крысан и вылез из толпы.
– И моего мальца ножом пырнул ты?!
– Ну, я... ну...
– уронил Антон.
Крысан так крепко стиснул зубы, что черная бороденка хохолком вперед подалась, а скулы заходили желваками.
– Вон лесовик-то стоит!.. Орясина-то!.. Вон кто... Бей его, ребята!!
– Стой!
– схватил Пров за ворот Крысана.
– Не лезь!.. Мы сами разберем.
– Дурачье... Чалдоны...
– презрительно прогудел Лехман и ударил по толпе взглядом.
Сенька с Мишкой - два друга - с кулаками подлетают, громче всех орут:
– Они, варнаки, и коров перерезали... Не иначе!
На Прова напирает возбужденная толпа.
– Стой! Сдай назад!.. Черти!
– А-а-а... Заступник?..
Бабы от перепуга к месту приросли. Толпа напирает и гудит. Кто-то пальцы в рот вложил и оглушительно свистнул.
– Бей их!
Тюля отчаянно взвыл, Лехмана к земле за штанину тянет:
– Дедка, проси... Дедка, на колени...
Пров охрип:
– Сдай, тебе говорят!!!
Но голоса пьяно ревели:
– Расшибем!
Улюлюкали, кулаки сжимались, глаза метали молнии, все ходило ходуном.
И вдруг толпа враз грянула ядреным, зычным хохотом и утонувшими в смехе глазами унизала неожиданно кувырнувшегося рыжего Обабка.
Обабок, ко всему равнодушный, стоял пред этим смирнехонько рядом с Провом и, мечтая о бутылочке, только что потянулся и сладко позевнул, а какой-то парнишка, наметив с крыши в Лехмана, как трахнет невзначай в широко разинутый Обабков рот липкой грязью. Обабок на аршин припрыгнул и, дико выпучив глаза, шлепнулся задом наземь:
– Тьфу!!
Заливалась толпа, буйно звенела на крыше детвора, хохотали бабы, девки, Пров, хохотал бежавший по дороге веселый звонарь Тимоха,
А сидевший на земле Обабок усиленно плевал, отдирал грязь из рыжей бороды и по-медвежьи рявкал:
– От так вдарил!.. Язви те...
Не дал Пров остыть смеху, замахал руками, закричал снисходительно строгим голосом, чуть улыбаясь:
– Ну, молодцы, расходись, расходись!.. С богом по домам... Бабы, девки, проваливай!..
Бродяги поднялись и глядели с надеждой на Прова.
Когда угасла последняя смешинка, опять окаменело сердце Прова, строгое, темное, мозолистое. Угрюмо вскидываясь взглядом на разбредавшихся баб, Пров чуял, как набухает злобой его сердце:
"Три белые, последние... Ну, погоди-и-и!"
И когда поредела толпа, Пров отвел в сторону Цыгана да Сеньку Козыря и долго им что-то наговаривал, указывая вдаль: крутой наказ дал. Еще двоих отвел.
– Ну, так счастливо, ребята... Айда!..
– Айда!
– крикнул басом оправившийся Обабок и под злым взглядом Прова зашагал к своей избе.
Повели бродяг пять мужиков.
А за ними следом другая компания пошла - Андрея разыскивать, что у Бородулина деньги утянул; его, варнака, надо изымать обязательно: он из Бородулина душу вышиб... Какой он, к лешевой матери, политик... Вор!
Про Кешку и забыли. Он орет в чижовке, но глухо, плохо слышно, Тимоху кличет:
– Где ты, дьявол, кружишься?! Живой ногой к Устину... Живо, сек твою век!..
– А подь ты к...
– огрызается тот, скаля зубы.
– Я лучше с парнишками в городки побьюсь...
Бабы только до веселой горки дошли.
Ребятенок едва прогнали.
А карапузик Митька хитростью взял, к речке спрыгнул, бежит у воды, его не видать. Бежит-бежит да наверх выскочит, а как в лес вошли, по-за деревьями прячется, - одна штанишка со вчерашнего дня засучена, другая землю метет.
Староста Пров, отправив бродяг, решил остаться дома и медленно пошел по улице. Но чем ближе к дому, ноги быстрей несут, - мысли подгоняют их, мысли быстро заработали. И, уж не замечая встречных, вбежал Пров в свою кладовку, дробовик сорвал с крючка, - вот хорошо, Матрена не заметила, да по задворкам, крадучись, назад.
Когда бежал мимо Федотовых задов, слышит - мужики галдят, вином угощаются.
"Разве тяпнуть для храбрости? Нет, дуй, не стой... Лупи без передыху..."
XXVI
Бродяги со скрученными руками шли тихо.
– Куда же вы нас ведете?
– спросил Лехман.
– В волость.
Ваньке Свистоплясу в свалке, вместе с ухом, ногу повредили.
Идет Ванька, прихрамывает, ступать очень больно. Стонет.
Тюля бодро шагал бы, если б не беда: гирями беда нависла, гнет к земле, горбит. Левый глаз совсем запух, закрылся, а правый - щелочкой выглядывает из багрового подтека; как слепой идет Тюля, голову боком поставил.