Тайга
Шрифт:
Антону рук не связали, уважили:
– У меня, милые, бок поврежден...
Он нес узелок с новыми своими сапогами. Под глазами черные тени пали, щеки провалились, без шапки идет, волосы прилипли ко лбу, ворот расстегнут, на голой груди - гайтан с крестом.
Солнце подымается, ласкает утренний тихий воздух - теплом по земле стелется.
Полем идут - цветами поле убрано, - прощайте, цветы!
Медленно движутся: путь труден.
Не разговаривают, не советуются, а близко чуют друг друга, души их
Черемуховой зарослью идут - черемуха белым-бела. Воздухом не надышишься, до того сладостен и приятен запах.
Тайгою идут - хорошо в тайге. Стоит молчаливая, призадумавшись, точно храм, божий дом, ароматный дым от ладана плавает.
Вот и зеленая лужайка, вся в солнце: хорошо бы чайку попить.
– Хорошо бы, Тюля...
– силится пошутить Лехман.
– Славно ба, - на полуслове понял Тюля.
Лехман шагает крупно, в груди у него хрипит, согнулся, лицо темное. Версты полторы от деревни прошли, немогота опять настигла. Нет сил идти.
В конвоиры к бродягам Крысан прилип.
Все мужики как мужики: идут, посмеиваются. Цыган бутылку вина из плисовых штанов вытащил, отпил, другому передал, третьему; только Крысан молча идет, нахлобучив на брови зимнюю свою, с наушниками, шапку, за щеками сердитые желваки бегают, зубы стиснуты, глаза рысьи, оловянные, жрут бродяг неистово. Молчком идет, чуть поодаль, ружье у него за плечами хорошее, называется "турка", медвежиное.
– Развяжите нас, пожалуйста... Комар поедом ест...
Мужики не ответили. Бродяги мотали головами, но комары жадно пили кровь.
Только до "росстани" дошли, до "крестов", где дороги таежные пересеклись, глядят - телега тарахтит. Заимочник Науменко, бывший каторжник, домой едет, корье везет.
– Куда, робяты?
– Да вот... бузуев... А вино у тебя есть?
– Есть... Вот дойдете до заимки - угощу.
Когда подошли к заимке, Крысан спросил:
– А нет ли у тебя, Науменко, лопаты хорошей али двух?
– Зачем?
– Бузуев закапывать...
– пробурчал Крысан.
У Науменко бородатое лицо сразу вытянулось:
– Да что-о-о вы это, робята...
А бродяг бросило в дрожь.
Конвоиры вошли в избу. Каторжник Науменко подошел к бродягам:
– Бегите, братцы, скореича... Я развяжу...
– Нет, - сказал Лехман.
– Нам все одно подыхать... У нас все кости перебиты...
– Губы его дрожали, брови то лезли вверх, то падали.
Мужики, выпив по стакану, вышли и собрались в путь.
Как ни отказывался Науменко идти с ними, силком принудили.
– Будешь перечить - все твое жительство спалим!
– пригрозил Крысан. Всей деревней придем...
Науменко скрепя сердце на своей лошаденке опять вслед плелся и выпытывал у братанов Власовых, в чем вина бродяг.
Антон шел, бессмысленно
А Ванька Свистопляс с Тюлей готовы были броситься пред мужиками, целовать им ноги и молить о пощаде и милости.
Только у Лехмана своя была дума, упрямая. Ей некуда разгуляться: в стену уперлась и бесповоротно встала.
– Бей наповал!!!
– неожиданно крикнул он и враз остановился.
Сзади грянул выстрел: "турка", ружье медвежиное, грохнуло на всю тайгу и раскатилось.
– Ой, ты!!
– дико взвыли братаны Власовы.
Бродяги помертвели.
А Лехман назад посунулся, потом пал на четвереньки и страшно закатил глаза. Орошая пыль кровью из простреленной ноги, он ползал по дороге и сквозь стоны сек подошедшего Крысана:
– Подлец ты, а не стрелок... Гадюка...
– Замолчь, шволочь!
– взмахнул Крысан прикладом.
– Убью...
– Что ты, собака!..
– сгреб его Науменко.
– Удди, дьява-а-л!
– рванулся Крысан.
Он весь был в злобе: захлебываясь, дышал и свирепо таращил глаза и на Науменко, и на оторопевших братанов Власовых.
Цыган далеко впереди лесом шел, песни орал. Как услыхал выстрел, выскочил на опушку и, проверив бродяг взглядом, крикнул:
– Кого?!
Братаны Власовы, высокие, белобрысые, в черных запоясанных армяках, Лехмана на телегу положили. Они мужики смирные: им бы без оглядки домой бежать, да против миру нельзя!
А мальчонка Митька что есть духу полетел домой, в Кедровку, и, вытаращив глаза, хрипло, чужим голосом ревел:
– Уй... уй... уй!..
– Ах ты гнида! Хватай его!
– пугал Цыган, притоптывая на месте.
Но тот бежал, не оглядываясь, поддергивал на ходу штанишки и не переставая выл.
Андрей очнулся и открыл глаза. Над ним голубело небо. Он осторожно приподнялся на локтях и, крадучись, огляделся. Тихо было, кругом кусты, внизу переливалась вода.
– Ловко... вот это ловко...
– криво ухмыльнулся Андрей и закусил вдруг запрыгавшие губы.
– Фу, че-орт...
Он опять лег и закрыл глаза. Долго лежал так, ни о чем не думая, в каком-то полусне.
– Нет, погоди...
– сорвалось у него. Он быстро сел.
– Еще не все кончено... Да...
– Его голос дрожал, срывался, был болезненным и рыхлым.
Андрей крепко сомкнул кисти рук и уставился в одну точку. Он старался сосредоточиться на пережитом. Но все только что происшедшее, такое дикое и непонятное, куда-то отхлынуло и померкло.
"Что это значит? Где Анна? Где Бородулин?
– пытался Андрей повернуть думы и подчинить их себе, но тут же всплывало ненужное: - Надо сапоги новые... хорошо я срезал белку..." - и затуманивало главное: как быть, что делать?