Тайгастрой
Шрифт:
И потом уже чаще, днем и ночью, приходили группами и целым отрядом, что-то требовали, искали, и Радузев с холодной пустотой в груди на все соглашался, лишь бы они скорее ушли и лишь бы отец не визжал неприятным голосом, которым возбуждал у всех злость.
— Нет, он доведет нас до беды! — как бы ища сочувствия у Игнатия, сказал ему Радузев после одного посещения дома группою озлобленных солдат. — И зачем я сюда приехал?
В Престольном настойчиво ходили слухи, что крестьяне
В конце декабря, утром, раздался орудийный выстрел. За ним вскоре последовал второй; потом началась частая стрельба. По дороге на запад отступали войска Центральной рады. Знакомые шрапнельные облачка разбросались в небе и долго не таяли. Трещала ружейная стрельба, противным присвистом прошивали пули воздух. Отряды рассыпались по лугу общества Троянд, на пригорке Грушек и возле кузницы.
И вдруг на улицах Престольного появилась Красная гвардия...
Застучали пулеметы с двух сторон, полетели снаряды; все поле покрылось черными кустами взрывов.
Войска рады бросились бежать...
«Вот оно... снова... пришло», — подумал Радузев, привычно оседая на землю, когда слишком близко проносился снаряд.
К вечеру город был занят. Установилась советская власть. Стало известно, что образовано украинское советское правительство.
Старик Радузев заметался по комнатам.
— Все пропало! Сад! Мой сад...
— Да ты успокойся. Ну, был сад, — и нет сада. Ничего нет вечного.
Старик остановился и посмотрел, как на сумасшедшего.
— И это говорит мой сын? Офицер? Отказались от Христа! От веры... Сын помогает большевикам грабить отца... Конец света наступает...
«Надо бежать... Бежать... куда глаза глядят, — думал Радузев. — Пусть делают, что хотят. Я не вмешиваюсь...»
Ревком объявил декрет о земле, о восьмичасовом рабочем дне, о национализации банков.
Декабрь все еще стоял по-осеннему ясный, и небо было прозрачно, и голубая дымка обнимала деревья.
Вскоре в усадьбу пришло несколько крестьян.
— Мы, значит, из Троянд. Нам отрезан сад. По декрету власти. Мы за садом пришли, — сказал благообразный старик молодому Радузеву.
— Я знаю...
Посланцы от общества пошли по дорожке к забору. Солдат в шинели военнопленного мягко вышиб обухом топора подпорку. От второй выбитой подпорки забор накренился. Солдат деловито шел дальше. Еще один удар, — и вышиблена третья подпорка. Крякнув на ржавых гвоздях, забор лег. Это была только первая «секция» забора. За первой легла вторая, затем третья. Сад соединился с лугом.
К этому времени прибежал опоздавший старик.
— Опомнитесь! Что вы делаете!
Крестьяне остановились. Радузев бросился к отцу. И вдруг, налившись кровью, взвизгнул:
— Замолчать!
Это подействовало. Старик сразу осунулся и стих.
— Отведите его! — сказал кому-то весь бледный Радузев.
— Да разве их отведешь? — с улыбкой ответила девушка.
Но она все-таки взяла старика за руку и как-то смешно потащила за собой, словно бодливую корову.
— И что это за человек! Никакого тебе понятия не имеет! — заметил солдат, выбивавший подпорки, и посмотрел Радузеву в лицо.
И вдруг оба отшатнулись...
Наступила мучительная тишина.
— Офицер! Братцы! Шпиен!..
Несколько человек схватило Радузева за руки.
— Бей его! Бей смертным боем! — крикнул Беспалько, перекосившись от злобы. — Это он утек от меня! Вместе ехали... Офицер!..
Беспалько замахнулся топором, которым только что вышибал подпорки, но дед схватил его за рукав.
— Стой! Разобраться надо!
— Подлюка! Гад! Упрятался под нашу шинель солдатскую! Пленный! Ах ты скотина! А я смотрю: будто рожа знакомая...
И солдат, вырвавшись, размахнулся топором.
«Конец...» — больше не было ни одной мысли.
— Не дам! — закричал дед. — Против закона!
Солдата остановили.
— Не имеешь права! Советская власть пусть разберет!
Солдата отвели в сторону, отобрали топор.
— Ежели и впрямь шпиен, доставим, куда следует. А так нельзя!
Человек пять крестьян отделилось от общества и повело Радузева в город.
«Вот дом. Веранда. Дорога. Кузница...»
Радузев шел среди крестьян и думал, что все это — последнее, с чем он уходит от жизни.
«Но какие тяжелые глаза у Беспалько... И что я ему сделал?»
Радузева доставили в комендатуру. Его опросили. В конце допроса вошел в комнату военный. Радузев тускло посмотрел.
«Но что это? Неужели я ошибаюсь?»
— Товарищ Бляхер... — тихо сказал Радузев, проверяя себя. А сердце уже билось радостно, радостно...
На него посмотрели.
— Что вам угодно? — Лазарь был сух. — Какими судьбами?
Радузев рассказал.
— Мои предсказания начинают сбываться!
Лазарь отдал какое-то распоряжение и, не глядя на Радузева, сказал охране:
— Проведите его ко мне!
— Товарищ комендант! Это офицер! Ехал я с ним вместе. Шпиен! Бить его надо смертным боем. Под солдата подделывался! — заявил с негодованием Иван Беспалько, выступив вперед.
Лазарь посмотрел на него в упор и спокойно сказал: