Тайна Белой Розы
Шрифт:
— Я могу сделать необходимые звонки, — сказал Алистер, вставая и пересекая комнату к моему телефону. — Я вызываю такси?
Я кивнул, и он поднял трубку.
— Оператор? Да, наберите, пожалуйста, Колумбийский университет, номер двадцать три — восемьдесят.
Пока соединение устанавливалось, он снова повернулся ко мне:
— Мой друг был выдающимся человеком. Ваши полицейские будут находиться под значительным давлением, чтобы быстрее раскрыть его убийство.
Я, несомненно, собирался сейчас ехать с ним в центр города.
Я уже встал и направился в свою спальню,
— Как, говоришь, звали судью?
— Джексон. Судья Хьюго Джексон.
Я нахмурился, пытаясь вспомнить, где именно слышал это имя, а затем резко повернулся к Алистеру.
— А это не тот же самый судья, который ведёт дело Дрейсона?
— Именно. — Алистер поднял палец и снова заговорил в телефонную трубку. — «Транспорт Нью-Йорка»? Да, мне нужен электромобиль на угол Семьдесят первой и Бродвея, пожалуйста.
Затем он повесил трубку и мрачно посмотрел на меня.
— Сегодня присяжные должны были закончить совещаться. А теперь? Есть большая вероятность, что судебное разбирательство объявят недействительным.
Это все меняло. Смерть — а точнее, убийство, — судьи, председательствовавшего на самом противоречивом процессе, который город видел за многие годы, вызвала бы самые страшные волнения, какие только можно себе представить.
Как и все, я с большим интересом следил за процессом — особенно потому, что знал таких людей, как Эл Дрейсон. Они росли и процветали в моем родном Нижнем Ист-Сайде, где новые иммигранты, уставшие от лишений в своей «приемной» стране, сочувствовали тем, кто отстаивал их права. Большинство из них были идеалистами, которые хотели только лучших условий труда и жизни.
Но я видел, как глаза некоторых мужчин вспыхивали страстью, когда они обсуждали свое дело, загораясь энтузиазмом, который я не мог понять. Особенно, когда их разговоры перескакивали на оружие и взрывчатку. Когда они не проявляли никакого уважения к человеческим жизням, которые уничтожали.
Бессмысленно бороться с одной несправедливостью, создавая другую.
Я понимал, какую преданность и самопожертвование люди могут испытывать к другому человеку. По моему опыту, даже самые высокие идеалы часто искажались ради личной выгоды и амбиций.
Из этого редко выходило что-то хорошее. А вот плохое и порочное — постоянно.
ГЛАВА 2
02:30.
Я поспешно оделся, собирая все необходимое, что носил с собой на каждое место преступления: блокнот, карандаш и хлопчатобумажные перчатки, чтобы защитить все, к чему прикасался, от собственных отпечатков пальцев.
Потом мы ждали у окна моей квартиры на втором этаже, выходящего на Семьдесят первую улицу, пока перед домом не остановилось такси. Мы поспешно спустились по лестнице, прошли через внутренний дворик и забрались в кабину, где устроились на черных кожаных сиденьях.
Алистер был не в состоянии вести свой собственный автомобиль, но его выбор электромобиля вместо одного из новых, более быстрых бензиновых
Алистер дал водителю адрес на Грамерси-парк, и мы помчались на юг по Бульвару — именно так большинство людей до сих пор называли часть Бродвея к северу от Коламбус-серкл.
Улицы были пустынны, и кованые газовые фонари отбрасывали мрачные тени на все еще спящие здания.
Мне нравилась эта часть города — Верхний Вест-Сайд — где таунхаусы и многоквартирные дома вырастали из-под земли, как только архитекторы успевали их спроектировать.
Хотя постоянные строительные работы имели свои недостатки, в целом мне нравилось быть частью района, который постоянно менялся. Здесь была и моя собственная сдаваемая в аренду квартира на углу Семьдесят первой и Бродвея, построенная всего два года назад.
Я никогда не смог бы позволить себе однокомнатную квартиру в новом роскошном доме на зарплату детектива, но друг Алистера неожиданно переехал за границу и захотел, чтобы в его отсутствие за квартирой присматривали; он даже сказал, что так я окажу ему неоценимую услугу. Я не сразу согласился, но, в конце концов, на третьей неделе августа я переехал и вернулся к своей карьере детектива в Девятнадцатом участке, которым теперь командовал мой бывший напарник Деклан Малвани.
И вот, после двух лет пребывания в Добсоне — маленькой деревушке к северу от города, где я наслаждался передышкой от городской коррупции и насилия, — я снова назвал остров Манхэттен своим домом.
Пока наше такси ехало в центр города, молчаливый и озабоченный Алистер не проронил ни слова.
Мы проехали через Театральный квартал на Сороковой, где электрические рекламные щиты вдоль Большого Белого Пути заставляли улицы сиять ярко, как днем — даже в этот предрассветный час. А ещё это было место нашего с Алистером последнего совместного дела, когда прошлой весной сумасшедший убийца нацелился на красивых молодых актрис. Мне всегда нравилось бывать в театре в тех редких случаях, когда я мог себе это позволить, но с тех пор я не был ни на одном представлении. Бродвейские убийства — по крайней мере, временно — подорвали мою любовь к сцене.
Водитель свернул налево, на Двадцать третью улицу, и мы подъехали к Грамерси гораздо быстрее, чем я ожидал.
Район кишел полицейскими, но водитель подъехал как можно ближе к западной части Грамерси-парк. Алистер заплатил за поездку непомерные шесть долларов.
Дом судьи на Грэмерси-Парк-Уэст, 3, был типичным для всего окружающего: четырехэтажный городской дом из красного кирпича, окруженный кованым забором высотой сантиметров семьдесят.
Я сразу узнал людей не только из Семнадцатого участка, но и из Тринадцатого, и из Восьмого. Я также узнал худого, как тростинка, мужчину с седеющими волосами и сгорбленными плечами, который держался позади толпы.