Тайна Белой Розы
Шрифт:
Она потянулась к стопке писем на столе — и хотя они лежали в дальнем углу, подальше от лужи крови, всё равно они оказались сильно испачканы.
Сондерс судорожно сглотнул.
— Мне очень жаль, миссис Джексон, но это улики.
— Да, заместитель, — женщина выдавила слабую улыбку. — Вот почему я показываю эти письма полицейскому. А именно…, - она махнула рукой в мою сторону.
— Детективу Саймону Зилю, — представил меня Алистер.
— Да, именно так. Я бы хотела, чтобы детектив Зиль и мой дорогой друг смогли некоторое время поизучать эти письма, —
И вот, когда я надеялся только помочь своему другу, я оказался именно в том месте, которого хотел избежать: на перекрестье политических разногласий. Это не предвещало ничего хорошего для моего будущего в полицейском управлении Нью-Йорка.
Миссис Джексон повернулась к нам.
— Вы можете расположиться в гостиной наверху. И конечно, если хотите, можете изучить и остальные вещи. Уверяю вас, сегодня днём их здесь ещё не было.
Она указала на Библию в черном кожаном переплете и белую розу на длинном стебле, тоже окровавленную, лежащую в центре стола.
— Нам не нужна эта ерунда, — пренебрежительно заявил Сондерс, выходя из комнаты. — Джентльмены, вы можете уделить этим письмам двадцать минут — и только под официальным наблюдением.
Он вышел в коридор, и мы услышали, как он приказал одному из офицеров следить за нами.
— Я считаю, что роза и Библия важнее, чем думает заместитель комиссара, — торопливо произнёс Алистер. — Можно нам взять их на несколько дней?
Женщина согласно кивнула. Я завернул Библию и розу в чистую ткань и аккуратно положил их в свою сумку, где они были надежно спрятаны, пока заместитель комиссара не передумал их забрать.
— Эти предметы действительно причудливы, но лучшие подсказки будут ждать вас в этих письмах, — сказала она. — Хьюго получал смертельные угрозы с того самого дня, как Эл Дрейсон появился в зале суда. Он сохранил все письма. — Она сделала глубокий вдох. — Пожалуйста, Алистер, — продолжила она, и впервые за этот вечер ее глаза наполнились слезами. — Мне нужна твоя помощь. Я рассчитываю, что ты сделаешь все необходимое, чтобы найти чудовище, которое забрало у меня Хьюго.
— Конечно, — кивнул он. — Мы позаботимся, чтобы полиция все сделала правильно. Я тебе это обещаю.
Но подобные обещания, пусть и исполненные благих намерений, часто трудно было сдержать.
* * *
Через несколько минут мы уже были в гостиной наверху под присмотром Харви — офицера, которого я узнал сразу же, как только вошел. Он, казалось, чувствовал себя так же неуютно, как и мы, поэтому держался у двери на почтительном расстоянии.
Сама гостиная, очевидно предназначенная для Гертруды Джексон, представляла собой официальную дамскую комнату с розовыми обоями в стиле рококо и голубой мебелью в цветочек.
Мы придвинули два стула к маленькому столику у окна, где всходящее солнце отбрасывало слабый розовый свет на столешницу. Там мы читали письма и пили горячий чай, который принесла Мэри.
Миссис Джексон была права: во многих письмах
«Нам не нужен судья, который отпускает на свободу детоубийц», — гласило одно из писем.
Другое, напротив, возражало:
«Если вы отправите Дрейсона на электрический стул в Синг-Синг, он станет мучеником во имя нашего дела. Многие из нас восстанут, бросая бомбы и проливая адский огонь на этот современный Содом. Мы убьем всех капиталистических подонков вроде вас. Ваша смерть будет только началом».
— В этом деле судье не удалось бы выйти победителем, — покачал я головой. — Если бы он отпустил Дрейсона, его бы прокляли одни, а если осудил — его бы прокляли другие.
— Хьюго изо всех сил старался быть справедливым судьей, — задумчиво ответил Алистер. — Он всегда сочувствовал стороне обвинения, так как считал, что история каждой жертвы должна быть услышана. Однако на прошлой неделе он позволил стороне защиты предоставить смягчающие доказательства о детстве Дрейсона во время погромов в России — до того, как его семья сбежала и приехала сюда.
Я вспомнил репортажи в новостях, обобщающие показания того дня: в детстве Дрейсон был свидетелем невыразимых ужасов. Но прессу это не растрогало; скорее наоборот, их освещение подчеркивало, что, несмотря на его американизированное имя, он не был настоящим американцем. Они преподносили его как воплощение русско-еврейского иммигранта-анархиста.
Мы продолжали читать. Один из авторов для угроз использовал карандаш и дешевую тетрадную бумагу:
«Почему бы нам не засунуть эту бомбу тебе в рот и не отправить тебя к праотцам вместе с Луисом Линггом2? Ты ничем не лучше этих проклятых анархистов».
Алистер нахмурился.
— Лингг был одним из анархистов с площади Хеймаркет, который убил полицейских и был приговорен к повешению, однако покончил с собой с помощью динамита за день до казни. Получается, автор письма прекрасно помнит этот случай, хотя он произошёл в Чикаго двадцать лет назад.
Конечно, я знал о Хеймаркет; на сегодняшний день это была самая яростная атака анархистов в нашей стране.
Писем было еще много, но угрозы сливались воедино. Одно из посланий, не содержавшее словесной угрозы, было, пожалуй, самым тревожным: внутри конверта мы нашли лишь фотографию ребенка — очаровательной маленькой девочки лет шести с кудряшками и выпавшим молочным зубом.
Под фотографией был указан адрес на Шестьдесят шестой улице. Она была прикреплена скрепкой к популярной газетной вырезке, на которой был изображен только ботиночек ребенка-жертвы.