Тайна брата
Шрифт:
Они крутят обручи над головой и во все стороны, а ребята делают отжимания и выпрыгивания. Как мне хочется оказаться среди них и тоже закалять тело. Чем сильнее крепнет желание, тем ярче в душе горят злость и обида. Вспоминаю, как угрожал бабуле с дедом донести на них.
А ведь это правильная мысль. Так нас учил юнгбаннфюрер, и так бы поступил любой из моих друзей: пошел бы в полицейский участок или прямиком в штаб гестапо на берегу реки и донес бы на бабулю с дедом. Что они не пускают меня в школу и в отряд «Дойчес юнгфольк».
Размышляя
Озираюсь: мало ли, может, она смотрит на что-то другое, — а когда снова ловлю ее взглядом, она украдкой машет мне обручем.
И ее замечает учительница.
— Лиза Херц! — орет тетка. Проследив за взглядом ученицы, она тут же замечает меня.
Учительница низенькая, волосы так плотно собраны в пучок, что натягивается лицо. Одежда скромная и опрятная — темная юбка до икр и пиджак в тон. Едва завидев меня, она бросается через весь двор с криком:
— Эй! Мальчик!
Меня не должно быть на улице. Меня вообще не должно существовать. Не здесь. Не в этом городе. Я нарушил столько правил, что голова идет кругом, и я замираю на месте. Только что сам хотел донести на бабулю с дедом, а теперь, когда меня вот-вот поймают, накатывает ужас. Вдруг училка вызовет гестапо, и Ба с дедом попадут в серьезный переплет. Или SS отправит нас всех в лагерь, как Стефана.
— Мальчик!
Теперь все смотрят на меня. Дети крутят головами, им любопытно, что случилось. Взрослый командир парней тоже идет ко мне. Учителя приближаются, ученики стоят, а в мозгу у меня вырисовывается картина. Она похожа на фильм, только в главных ролях Ба с дедом. Плечи у них тоскливо поникли, на руках оковы, их запихивают в грузовик и увозят в лагерь. И все из-за меня.
Смотрю на Лизу Херц и замечаю, что она делает пассы руками. В голове у меня царит такая каша, что смысл жестов упорно ускользает.
В чем дело? Что она пытается мне сказать?
Лиза держит руки внизу, чтобы не привлекать внимания, и машет ладонями, будто отгоняя кошку.
«Уходи, — безмолвно произносит она. — Беги».
И словно пелена падает с глаз.
Хватаю велик и, встав одной ногой на педаль, разгоняюсь со всей дури.
— Стоять! — вопит учитель, почти добежавший до ограды.
Перекинув ногу через колесо, всем весом обрушиваюсь на педаль.
— Назад!
Спешу прочь. Снова ветер бьет в лицо, и сердце стучит как оголтелое.
Ехать мне долго, но от радостного возбуждения не осталось и следа. В груди теснятся сложные чувства, непонятные мне самому. Животный страх быть пойманным. Тревога за бабулю с дедом. Стыд за то, что сам был готов на них донести.
Опустив голову и вцепившись в руль, еду и еду, кручу и кручу, разгоняюсь и разгоняюсь.
Убегая, не смотрю
В сумбур моих мыслей врывается громкий, резкий, долгий гудок.
Ничего не успеваю сделать.
Дальше все как в замедленной съемке.
На меня несется черный «мерседес», сверкающий, красивый. В серебристом бампере отражается утреннее солнце.
В распахнутых глазах водителя плещется изумление, он вытянутыми руками упирается в руль и жмет на тормоза.
Колеса визжат. Я зажмуриваюсь. Мощный удар.
Полет.
Долгие секунды мое тело висит в воздухе.
Падение.
Удар.
Приземляюсь с тошнотворным хрустом.
Сперва оземь ударяются ладони, потом локти и колени, меня тащит по асфальту, обдирая кожу, и мелкие камешки впиваются в плоть. Подбородок впечатывается в бордюр, зубы лязгают, и воздух с громким уханьем вырывается из легких. Тело замирает.
— …мальчик, ты как? — спрашивают у меня.
Открываю глаза. Перед лицом стоят черные блестящие туфли.
— …слышишь?
Меня трясут за плечо. После удара в голове помутилось, глаза не фокусируются, поэтому фигура больше похожа на пятно.
— Ты. В. Порядке? — спрашивает мужчина в модном костюме.
Я, перевернувшись на спину, потихоньку сажусь.
На ладонях кровь и черные пятна асфальтовой крошки. На коленях тоже. Стоит взглянуть на месиво, и в сознание прорывается боль.
На другой стороне дороги собираются зеваки. Жители окрестных домов, заслышав грохот, припадают к окнам и даже стоят в открытых дверях, но никто не спешит на помощь. Если не считать мужчину в костюме.
— Ты всегда вылетаешь на дорогу не глядя?
Его слова сочатся ядом.
— Простите меня, — качаю головой.
— Твоим «простите» машину ведь не починишь?
Он показывает на автомобиль. На блестящем бампере едва заметная вмятинка. Можно сказать, царапина.
— И велосипед тоже, — говорит мужчина.
Велик лежит в нескольких метрах от нас, на обочине. Переднее колесо пошло восьмеркой.
— Теперь его разве что в металлолом снести, на военные нужды. — Мужчина проводит взглядом по толпе на другой стороне дороги. — Принесите ребенку влажную тряпку и стакан воды.
Никто не трогается с места. Все смотрят на мужчину в костюме, потом друг на друга.
— Поживее! — рявкает тот. — Один из вас. Взял и принес.
Создается ощущение, что мужчина каждому отвесил пощечину. Толпа рассыпается. Кто-то скрывается в доме, кто-то испаряется в сторону магазина на углу.
— Мы незнакомы, — говорит мужчина, глядя на меня. — Позволь представиться. Меня зовут Герхард Вольф. Инспектор уголовного розыска Герхард Вольф.
Так он из гестапо.