Тайна брата
Шрифт:
Правда и ложь
Инспектор уголовного розыска Вольф не столько ведет, сколько тащит меня к машине. Взяв меня за руку, поднимает на ноги и волочит к сияющему «мерседесу».
— Почистись как следует, — говорит он, открывая заднюю дверь и усаживая меня на крыло. — Машину помыли только с утра. Дай-ка взглянуть на руки.
Сижу, не шевелясь.
— Мальчик, покажи руки.
Вытягиваю руки вперед, ладонями вниз, но Вольф продолжает пожирать меня взглядом.
Глаза у него
Достав из кармана пару очков в черной оправе, Вольф водружает их на нос и склоняется над моими руками.
— Переверни.
Подчиняюсь.
— Объясни, откуда это взялось. — Его внимание привлекают белые пятнышки на кончиках пальцев. — Ты что, рисовал?
Его взгляд будто проникает мне в душу.
— Нет, я…
— Говори правду.
— Я трогал рисунок на стене. В переулке. Там был цветок.
— Твоя работа?! — рявкает он. — Рисуешь на стенах?
— Нет, честное слово.
— Показывай, что у тебя в карманах.
Выворачиваю карманы шорт, демонстрируя, что там нет ничего, кроме перочинного ножа с поломанной ручкой.
— Сколько лет?
— Двенадцать.
Он стоит, будто кол проглотил, и смотрит на меня. Щелочки глаз и ниточки губ выдают желание сожрать меня живьем.
— Сиди тут.
Инспектор обходит машину, чтобы оценить ущерб. Уперев руки в бока, качает головой. От этого занятия его отвлекает женщина с тряпкой и стаканом воды.
— Дайте вон ему, — указывает он на меня. В голосе читается явное нетерпение.
Женщина, присев рядом со мной, протягивает стакан.
— Спасибо.
Прохладная вода освежает.
— Ты цел? — тихо спрашивает женщина, нежными движениями стирая тряпочкой кровь у меня с колена. У нее светлые волосы, собранные в пучок, и карие глаза. — Сильно тебе досталось. Болит?
Кажется, стоит уронить хоть одну слезинку, и я выставлю себя слабаком. Вытерев лицо рукавом, качаю головой.
— Нормально, все нормально.
Женщина кивает, хоть явно не верит мне.
— Если он будет тебя запугивать, не бойся.
— А я и не боюсь.
Она кидает взгляд на Вольфа. Тот, согнувшись, изучает бампер. Это зрелище заставляет женщину моргать и часто дышать. Со щек у нее сбегает краска. Я видел такое в школе, у ребят, которых сейчас будут наказывать. Это ненависть, замешанная на страхе. Интересно, что она натворила. Наверное, скрывает что-нибудь от властей.
Женщина переводит глаза на меня и выдавливает ободряющую улыбку. Вытерев одно колено, принимается за второе.
— За велосипедом я пригляжу, — говорит она. — Заберешь его, когда сможешь. Место найдешь? Ты
— Вроде бы.
— Отлично. Постарайся не…
— Хватит уже, — произносит Вольф, который стоит у нее за спиной. — Отдай мальчику тряпку и проваливай.
Женщина потихоньку встает.
— Давай поживее. — Вольф хватает ее за руку и вздергивает на ноги. — Проваливай. Мальчик, в машину. Быстро.
Женщина молча сует мне в ладонь тряпку и забирает стакан. Не оборачиваясь, она идет к дому. Потрясающе, какой эффект оказывает Вольф на человека. Я одновременно восхищен и испуган. Даже представить не могу, каково это, когда люди подчиняются тебе без лишних слов.
— Садись, — командует Вольф. Захлопнув дверь, он садится за руль и заводит мотор.
— Где живешь? — спрашивает он, трогаясь с места.
— Эшерштрассе, герр Вольф.
— Громче.
Повторяю.
— Ага, Эшерштрассе. Это недалеко.
Кожаные сиденья холодят тело. Я даже не пытаюсь вытереть локти тряпкой, просто смотрю Вольфу в затылок. Стрижка у него свежая, заметна разница между выбритой шеей и более длинным верхом.
— Как звать? — требует он.
— Карл Фридман, герр Вольф.
В машине густо воняет одеколоном, меня аж тошнит.
Вольф кивает.
— Хорошо, Карл Фридман. Меня снедает любопытство, как так вышло, что ты мне незнаком. Городок у нас небольшой, я знаю в лицо всех жителей. Особенно мальчиков с серебряным значком на форме. — Он наклоняет голову, будто вот-вот посмотрит через плечо. — Ты ведь, что ни говори, будущее нашей нации, верно?
Ладонь нащупывает значок на груди, и в голове всплывают светлые времена.
— Так точно, герр Вольф.
— Так почему же я тебя впервые вижу?
— Я из Кельна, герр Вольф. Приехал к бабушке с дедушкой.
Той женщине я сказал, что не боюсь офицера гестапо, и в каком-то смысле это так. Он следит за тем, чтобы никто не предал нашу страну, чтобы Германия оставалась сильной, и это достойно уважения. Но каждый в душе чуть-чуть опасается гестапо, а в Герхарде Вольфе есть что-то такое, от чего находиться рядом с ним неуютно.
— Дедушку как зовут? — спрашивает он.
— Вальтер Брандт, герр Вольф.
— Ага. Герр Брандт, — кивает инспектор. — Выходит, твоя мать… Ханна. Ханна Фридман.
— Да.
— А отец, видимо, Оскар Фридман?
Киваю.
— Расскажи-ка мне, Карл Фридман, как получилось, что ты не в школе? Сегодня учебный день, тебе положено быть на занятиях. Даже если ты лишь на время посетил наш маленький оплот патриотизма.
— Я…
Вот она, возможность сообщить про бабулю с дедом, но в голове вертится картина, как их увозят в лагерь и наказывают там.
— Ну? — требует ответа Вольф. — Чем ты объяснишь свое поведение? Мальчик, говори. Почему ты не в школе?