Тайна Бутлегера, или Операция «Ноктюрн»
Шрифт:
Мерилен Ванниш, молодая женщина с большими темными глазами, с нежной белой кожей и копной черных волос, собранных на затылке, продолжала с особым, пристальным вниманием рассматривать себя в зеркало.
Склонившись к ней, парикмахер уговаривал ее посмотреть журнал, где были представлены самые последние модные прически, советуя выбрать ту, которая, на его взгляд, больше всего подходит ее лицу и волосам. Она отвлеклась от зеркала, пролистнула журнал и с любезной улыбкой решительно отказалась. У нее не было ни малейшего желания менять прическу.
И
Получая удовольствие от восхищения, шлейфом тянувшегося за ней, молодая женщина подошла к своей машине, зеленой «ланче», села, включила двигатель и уехала.
И как только она отъехала, тронулся с места и стоявший поблизости серый «мерседес». За рулем его сидел пожилой человек с исхудалым лицом и холодным, жестким взглядом, в котором таилось что-то пугающее.
Это был тот самый старик, который двадцать первого сентября в Афинах одним выстрелом убил Джеймса Джефферсона Уолтерса, главу американской разведки в Греции.
Старика звали Шабе.
Серый «мерседес» последовал на приличном расстоянии за зеленой «ланчей» по оживленным улицам в центре Рима.
В одном из помещений американского посольства непрестанно стрекотали телетайпы. Обычно тут было много народу – торопливо ходили туда-сюда сотрудники с бумагами. Но этим утром здесь, напротив, было спокойно.
Пожилой оператор в рубашке, без пиджака, просмотрел только что полученный телекс и обратился к Меддоксу, стоявшему у другого телетайпа:
– Мистер Меддокс, это закодировано.
– Дай-ка сюда.
Меддокс взял телекс и, быстро просмотрев его, не скрыл изумления:
– Но… это же двойной код! Такой используют только в особых случаях! В Вашингтоне хотят знать, сколько яиц в месяц несут римские куры.
Смех пожилого оператора стих под грозным взглядом Меддокса, направившегося к двери.
– Не беспокой меня по крайней мере полчаса.
– О'кей, мистер Меддокс.
Молодой человек вышел.
А минут через двадцать, когда Уэйн в прекрасном настроении спускался по лестнице, на площадке возникла долговязая фигура Меддокса, преградившая ему дорогу.
– Куда собрался, Уэйн?
– Провести уикенд. С брюнеткой.
– Нет, нет. Брюнетка мне позвонила, что не придет.
Уэйн в изумлении остановился.
– Брюнетка тебе… – Он холодно посмотрел на Меддокса, чье нахальство переходило уже все пределы.
Меддокс протянул ему телекс:
– Это тебе.
Уэйн даже не взглянул на протянутый лист.
– Мне? Замзамзамзамначальника коммерческого отдела?
– Вот именно.
Лицо Уэйна сделалось серьезным. Он взял телекс и прочитал его со все растущим интересом.
– Это не какая-нибудь глупая шутка? Ты расшифровывал?
Меддокс кивнул:
– Двойной код.
Уэйн взглянул на часы, подумал немного и стал спускаться по лестнице. Меддокс, удивившись, последовал за ним.
–
Уэйн резко обернулся. Меддокс поспешил подняться по лестнице и скрыться. Ему уже довелось познакомиться с тяжелой рукой Уэйна.
Хотя стояла уже почти середина ноября, еще вполне можно было обедать на открытом воздухе, и это было очень приятно.
Мерилен вошла в небольшой ресторан и огляделась. Услужливый официант проводил ее к столику, накрытому для двоих, и она заняла свое обычное место.
– Что будете пить? Аперитив?
– Мартини. Спасибо.
Место, которое она заняла, позволяло любоваться одной из самых загадочных и удивительных площадей старого Рима.
Вот уже пять лет Мерилен Ванниш, англичанка родом из Лидса, жила в Риме, но так и не привыкла к тому, что предлагал ей этот город – все время что-то новое и неожиданное. Конечно, она не могла не замечать, какой огромный урон наносит его красоте хаотичное спекулятивное строительство и современная урбанизация, но ее любовь к Риму от этого не пострадала, а, напротив, упрочилась. У нее возникло даже нечто вроде археологического увлечения, которое побуждало ее постоянно искать в Риме уцелевшие и сохраненные остатки былого величия.
Именно этому неизменному увлечению, можно сказать интеллектуальному любопытству, она была обязана тем, что устояла перед скукой, ленью и равнодушием, этими призраками свободного времени, которых многие ее соотечественники изгоняли главным образом с помощью алкоголя.
Краски вокруг стали живее благодаря проглянувшему солнцу. Мерилен отпила глоток мартини и решила посмотреться в маленькое зеркальце.
Еще год, и ей исполнится тридцать, но мысль эта не огорчала ее, напротив, вызывала довольную улыбку. Она знала, что очень хороша собой, и была твердо убеждена, что красота ее, которая, едва раскрывшись, сразу обрела черты зрелости, будет сохраняться долго. С другой стороны, от мысли о замужестве, которая обычно столь волнует женщин ее возраста, она отказалась еще шесть лет назад, когда, решив перебороть одно очень серьезное чувство, покинула Англию.
Между тем за соседним столиком расположился какой-то мужчина. Это был Шабе. Он сел спиной к Мерилен так, что их стулья соприкасались. Старик принялся просматривать меню, но вдруг какой-то звук заставил его вздрогнуть. Один из клиентов стучал ложечкой по стакану, чтобы привлечь внимание официанта.
Болезненная судорога исказила лицо Шабе. Этот звон напомнил ему то, что хотелось забыть и никогда не вспоминать. Но память упрямо возвращала его в прошлое, в далекое прошлое.
Это было сорок – сорок пять лет назад. И сейчас Шабе увидел себя как бы во сне: в сновидении более живом, реальном и горестном, чем нынешняя действительность.