Тайна дела № 963
Шрифт:
– Я буду или здесь, или на трибуне, Дейв.
– Да, подождите меня, Олех!
Я взял в руки третью банку пива. Появление комиссара заставило лихорадочно работать мозги. Ясно, что Дейва пригласили на беседу не за то, что он в неположенном месте оставил свой «кар» (скорее всего, он еще не успел им тут обзавестись, подумал я, но ошибся – Дейв нанял автомобиль еще в аэропорту Швехат), или чтобы провести светскую беседу о том, как работают их коллеги в Лондоне. Его расспрашивают о погибшем водителе, и ему доведется выложить то, что знает, в противном случае, по местным законам утаивание подобных сведений
Мои предположения оправдались.
– Я рассказал им предысторию. Другого выхода не было, он прижал меня к стенке. Зато комиссар кое-что сообщил и мне: взрывчатка американского производства, где-то около двух десятков килограмм. Устройство с часовым механизмом. Да, они обнаружили водительские права Майкла Дивера. Да, комиссар интересовался, кто вы. Я сказал, советский журналист, и он успокоился. Но, как мы и уславливались, я не связывал ваше имя с этой историей.
– Спасибо, Дейв.
Мы проговорили еще около получаса, кое-что пришлось освежить из той лондонской истории и кое-что добавить нового. Парень просто с трудом усидел на месте. Я по-хорошему позавидовал ему: раскопать такой материал!
– Я быстро отстучу это в Лондон, чтоб успеть в вечерний выпуск – и сразу сюда. Впрочем, – озабоченно спохватился он, – позвоню с автомата, черт его знает, не подслушают ли здесь. Мне конкуренты ни к чему! На вечерние финалы народ валил валом. Пратер и без того в выходные дни, да еще весной, гудит, как растревоженный улей, а нынче мы с Саней с трудом протолкались к пресс-центровскому входу, преодолев цепь зевак, взявших в кольцо турникет. Можно подумать, что отсюда появится сам Джон Бенсон или Карл Льюис, чтоб раздавать автографы!
Нет, есть что-то особое в таких состязаниях, собирающих лучших из лучших – будь то футболистов или хоккеистов, пловцов или баскетболистов, теннисистов, гандболистов или велосипедистов, – притягивающее, заставляющее человека молодеть, если он переступил порог юности, и ощущать подъем душевных и физических сил, если ты молод, и жизнь у тебя впереди. В душе у нас живет до последнего дыхания вечная мечта о силе и мужестве, о всеобщем братстве, и мечта эта тем сильнее, чем меньше тебе удалось приблизиться к ней. И тогда сбывшаяся мечта других, обретшая свои реальные черты на твоих глазах, заставляет человека забывать, что он – лишь свидетель. Здесь нет чужих праздников – здесь все твое!
Я с грустью подумал, что Серж уже не увидит этого праздника, не вдохнет воздух победы – пусть чужой, пусть невероятно далекой для тебя, но он так сладок, так легкокрыл, этот дух, что и твое сердце отзывается на него бешеными ударами, разгоняющими застоявшуюся, ленивую кровь. Я не осуждал Сержа, у каждого есть свой предел, и плохо, если ты не уловишь, когда пересечешь невидимую черту. Казанкини понял, что дальше ему по этой дороге не идти и лучше честно сойти, чем подвести ожидания тех, кто верит тебе и надеется на тебя.
И хотя в том автомобиле место с водителем должен был занять «мистер Олег Романько», Серж не выдержал. Ну, да бог с ним…
В пресс-центре мы задерживаться не стали. Лишь взяли стартовые протоколы, даже в бар не заглянули – так не терпелось побыстрее окунуться в атмосферу предстартовой лихорадки, охватывающей не одних участников, но и
Мы успели занять места в третьем ряду пресс-ложи, дававшие возможность видеть участников финала от старта до финиша. Неподалеку от нас, правее, следовательно, ближе к финишу, сидел Крюков. Он помахал мне рукой, силясь улыбнуться, но улыбки не получилось – напряжение свело мышцы его лица в какую-то гримасу, точно Крюков передразнивал кого-то. Легко догадаться, что переживает тренер, когда на старт выходит ученик, которому ты много раз рассказывал, что и как нужно делать, заставлял его вновь и вновь преодолевать себя, выдавливая по капле неуверенность, страх, безволие, накачивая мышцы ног и сердца. И вот он остался один на один с теми, чью волю, мышцы, надежду нужно одолеть, победить. И никто не в силах помочь, подсказать, как это сделать именно теперь, здесь, на Пратере. А если… если не удастся, если коса найдет на камень? Такие мысли нужно от себя гнать, иначе сиди дома у телевизора и сопереживай…
Не знал я тогда, что иные мысли не давали покоя Вадиму Крюкову, мучили почти физически, до сердечной боли и тошноты: для него этот финал, как последний экзамен, после которого ты – или триумфатор, или жалкий фигляр, чья физиономия будет вызывать в лучшем случае сочувствие и жалость. Он поставил на карту больше, чем мог, чем имел право, но Крюков давно переступил черту, за которой уже не было предела…
Участники выстраивались на старте, подгоняли колодки, входили в роль. Успокаивались судьи, утихали трибуны, приостановились выступления в других секторах. Все ждали финала стометровки.
Быстротечен бег, каких-то десять секунд. Но сколько в нем: красота и совершенство – неуклюжесть и корявость, сила и воля – слабость и раздавленность, вся жизнь в этих десяти секундах.
Слабо хлопнул выстрел, спортсмены дружно рванулись вперед, еще равные, еще верящие в победу, еще вкладывающие в каждый шаг максимум энергии. Но вот вперед рванулся Джон Бенсон и стал удаляться от остальных. За ним неотступно летел только Карл Льюис. Федор был пятым – он, я видел, засиделся на старте. Крюков вскочил на ноги под стартовый выстрел и что-то орал, но его голос тонул в слившемся воедино реве трибун.
И тут произошло то, о чем еще долго толковали на страницах газет и с экранов телевизоров специалисты, а журналисты использовали всю гамму восхищения, когда писали о финишном рывке Федора Нестеренко. Неудержим был Джон, как привязанный несся в полушаге сзади Карл, и вдруг они словно остановились, а Федор стал на глазах настигать их. Мне показалось, что он первым рванулся на финишную ленточку, и я кинулся к Сане на шею и стучал по его мощной спине, как по барабану, и тоже орал не своим голосом: «Вот это Федя! Вот это да! Ты видел?!»
Электронное табло, однако, расставило действующие лица по своим местам. Джон, не дотянув до мирового рекорда несколько сотых секунды, финишировал первым, Карл уступил ему две сотые, а Федор Нестеренко отстал от Льюиса тоже на сотую секунды и оказался третьим.
Я спустился вниз к Крюкову.
– Поздравляю тебя, Вадим, это блеск! Какой-то малости не хватило…
– Спасибо! – Он был возбужден, румянец во всю щеку. – Нет, я боялся, что Федя победит, он мог это сделать, но это не нужно сейчас!