Тайна Дома трех вязов
Шрифт:
Форестье внезапно адски захотелось выйти на свежий воздух и закурить сигарету. Он собирался воспользоваться случаем, чтобы познакомиться с генералом, – не из желания пообщаться, и тем более не развлечения ради, а потому, что тихий голос подсказывал: стоит поскорее познакомиться с гостями. На самом деле он до сих пор не знал точных причин, по которым оказался в этой усадьбе. Знал лишь то, что это вопрос жизни и смерти.
Глава 2
Моральная дилемма
Генерал Поль Гранже, глубоко затягиваясь сигарой, читал газету. В парке, который
После короткого обмена любезностями Гранже предложил полицейскому сигару, но тот предпочел свои сигареты «Житан», запах которых его ныне покойная жена всегда считала отвратительным.
– Комиссар, слава вас опережает, – великодушно сообщил генерал. – В последнее время в газетах вас очень хвалят.
– Журналисты всегда преувеличивают.
– Так это правда, что вы подали в отставку?
– Я же не дезертировал… Просто ушел на пенсию.
Генерал весело усмехнулся.
– Не будете скучать по работе? Это, должно быть, трудно; ведь вы раскрыли столько громких дел, а теперь остались… как бы это выразиться… вне игры.
– Возможно, через несколько месяцев так и будет, но сейчас я чувствую облегчение.
– Облегчение?
– О, я мог бы провести в криминальной полиции еще не один год, но, кажется, я окончательно потерял веру.
– Не может быть! Все знают, что до недавнего времени вы проявляли огромную самоотверженность. Взрывы на Этуаль и неудачная попытка переворота, которая привела к ликвидации «Кагуляров» [1] …
Форестье чуть смущенно отвел взгляд.
– Вы же понимаете, что я не могу подробно останавливаться на этих вопросах. Даже на пенсии я связан профессиональной тайной.
1
«Кагуляры» (фр. La Cagoule) – под таким обиходным названием, придуманным газетчиком, вошла в историю Тайная организация революционного действия, фашистская антикоммунистическая лига, проводившая акции устрашения и начавшая 15 ноября 1937 года путч, который потерпел поражение ранним утром следующих суток, толком не развернувшись. Cagoul – скрывающий лицо головной убор с прорезями для глаз; именно в таких проходили встречи организации.
– Конечно… Но вы так и не ответили на мой вопрос. Не пожалеете, что перестали гоняться за преступниками?
– Я уже вышел из этого возраста. Да и чертова нога не дает покоя.
– Да, я заметил, что вы прихрамываете… Получили травму на службе?
– Смотря о каком департаменте речь, – ответил Форестье, проводя рукой по бедру. – В девятьсот четырнадцатом году на Восточном фронте меня ранило осколком… Ничуть не сомневаюсь, что мне на смену придут другие полицейские, более бдительные и энергичные. К тому же, видите ли, зло бесконечно. Какой смысл раскрывать
Гранже помрачнел.
– Пессимистичный взгляд на мир… Но вы правы: зло никуда не исчезнет. Да и люди не перестанут враждовать…
С этими словами он развернул газету, открыв первую страницу.
29 сентября 1938 года
Большие надежды на мир в Европе
Господа Даладье, Чемберлен, Муссолини и Гитлер встретятся в Мюнхене сегодня в 15:00
Форестье скривился, разглядев название газеты, которое не видел раньше: «Ле журналь». В прошлом газета была рупором консервативных и католических взглядов, а теперь стала откровенно националистической и не скрывала симпатий к Гитлеру и фашистской Италии. Странно, что ее читает Гранже, близкий к правящим радикалам. Полицейский неодобрительно сжал губы, чего его собеседник, видимо, не заметил.
– Как вы думаете, комиссар, чем кончится эта история?
– Если честно, считаю, что кончится все плохо. На мой взгляд, Франция и Англия слишком благодушно относятся к этим диктаторам.
– Диктаторам? Они заботятся только о своих интересах.
– Австрия… затем Судетская область… Это огромные территории!
– А что вы предпочитаете? Войну? Я был на войне и достаточно насмотрелся там ужасов, чтобы не желать их повторения. Если мы хотим избежать бойни, придется пойти на компромисс с Гитлером.
– Пойти на компромисс или на сделку с совестью? Боюсь, что, пытаясь избежать войны, мы получим лишь бесчестье.
Гранже уже собирался ответить, как раздались ружейные выстрелы. Собеседники повернулись к лесу, наполовину тонувшему в тумане.
– Вы охотитесь, комиссар?
– Приходилось, хотя должен признать, что страстным охотником так и не стал. А вы?
– Нет. Возможно, это вас удивит, но я с меньшей страстью выступлю против убийства человека, чем против убийства животного.
Генерал произнес эти слова так холодно, что у Форестье по спине пробежала дрожь.
– Вы серьезно?
– Абсолютно. Животные действуют, повинуясь лишь инстинктам, у них нет желания навредить. Почему же мы должны их мучить? Говорят, что некоторые люди лишены морали, но это бессмыслица.
– Что вы хотите этим сказать?
– Человек без морали был бы подобен животному. Именно мораль, а точнее сознательное и добровольное желание ее нарушить, толкает людей на преступления. Я никогда не видел, чтобы животные испытывали стыд или угрызения совести.
Генерал затянулся сигарой, сложил газету и продолжил:
– Вот преступники, которых вы арестовали… Я знаю, что в наши дни модно утверждать, будто они действовали вопреки себе, движимые неким социальным детерминизмом. Однако на самом деле Бог дал нам свободу воли, и только от нас зависит, как мы ею воспользуемся.
Форестье, никогда не любивший философских дискуссий, сменил тему:
– Простите за любопытство, а вы давно знакомы с графом?
– Да. Наши семьи давно общаются, и мы никогда не теряли связи. Монталабер иногда приглашает меня сюда. Он живет затворником, но, как мне кажется, ненавидит одиночество. А вы?