Тайна древлянской княгини
Шрифт:
И в тот же миг северяне бросились вперед, на пришедших в ужас и растерянность ладожан. Мечи, копья, топоры обрушились на головы, и одним из первых пал Гостята, так и не надевший шлем…
Воята, остававшийся возле своих кораблей, этого не видел – мешали кусты, которыми заросла середина острова. Но знакомый шум начавшейся битвы его ухо различило сразу – даже раньше, чем прибежали высланные им вперед, за кусты, дозорные, которые видели встречу вождей. По первому побуждению Воята махнул рукой гридям и устремился на ту сторону острова – на помощь своим. Но, выскочив из-за кустов и увидев перед собой берег, ставший полем битвы, сразу понял: поздно. Беглым взглядом окинув мешанину сражающихся фигур, он не увидел никого из своих – ни Хакона, ни Гостяты. Стяг Хакона, с изображением
При виде Вояты, третьего из своих воевод, ладожане приостановились, и Воята знаком поспешно показал им встать в строй. Кто эти викинги, почему напали – он не спрашивал. Потомок рода, который во многих поколениях привык обороняться от пришельцев из-за Варяжского моря, он постоянно был готов к появлению новой опасности и сейчас стремился лишь оценить соотношение сил и понять, стоит ли вступать в сражение.
И увидев, как бегут к нему чужаки, вновь успевшие образовать клин, он понял, что не стоит. Тех было слишком много. С Воятой у кораблей оставалось даже менее трети ладожской дружины, и теперь викинги, в бою потерявшие не так много людей, значительно превосходили их числом. Сейчас его с остатками дружины прижмут к воде и всех перебьют… К счастью, там, позади – корабли.
– Отходим! – во всю мочь заорал Воята, призывно взмахивая топором. – На лодьи! Уходим!
При виде столь превосходящих сил врага мысль об отходе мелькнула у каждого, поэтому его поняли мгновенно. Закинув щиты за спину, ладожане устремились к месту, где стояли их корабли, к счастью, не вытащенные на берег.
– Сюда, сюда! – Взмахами топора Воята направлял всех на свой корабль, чтобы его малые силы не разбежались в разные стороны.
А викинги уже настигали бегущих позади, стрелы и сулицы били в спины, и многие падали на ходу. Кто-то уже отталкивал корабль, кто-то карабкался на борт, кто-то срывался, падал в мелкую воду и опять карабкался, скользя мокрой обувью по дереву. Успевшие забраться внутрь разбирали весла, но толком грести пока не получалось, и кормчий, Воятин зять, варяг Шигоберн, орал и распоряжался, боясь, что в суматохе поломают весла.
Одним из последних бросился в воду Воята и двинулся вдогонку за отходящим кораблем. Мимо свистели стрелы, вода достигала пояса, брести во всем снаряжении было тяжело; закинув на борт топор, он протянул руки, его потащили вверх. Сулица впилась в доску совсем рядом с его плечом; на миг Воята ощутил себя совершенно беззащитным, несмотря на щит, повешенный на спину; но тут ему удалось перевалиться через борт и упасть на кого-то.
– И-хей! И-хей! – раздавался голос Шигоберна, управлявшего гребцами, и у Вояты чуть отлегло от сердца: лодья пошла как следует.
В борт рядом с ним ударила стрела, но слабо, на излете. Воята поднял голову – берег быстро удалялся. Викинги столпились у воды, но преследовать их прямо сейчас, похоже, не собирались.
– Где? – Воята поднялся и завертел головой, выискивая каких-нибудь свидетелей. – Кто тут есть оттуда? Берша, ты? – Он схватил за рукав парня из дружины Хакона. – Где они? Хакон и Гостята? Убиты?
– Оба убиты! Первыми!
– Верно? – Воята понимал, что его столь поспешно принятое решение уйти окажется ошибочным, если те двое еще были в то время живы и он мог бы им помочь.
– Куда вернее! Стрела в горло!
– Но кто
– Да хрен какой-то…
– Это Рериковы враги, – прохрипел Жиляй, зрелый воин из дружины Гостяты. – По его голову пришли.
– Рерика?
– За жену его.
– Что? А что с его женой?
– Говорят, обиделась на него жена и послала взыскать за обиду.
– Взыскать? Но ведь это его сын… Хакон… ее сын то есть… или нет? – Воята нахмурился, пытаясь прикинуть, насколько правдоподобно это звучит и не ошибся ли Жиляй. – Что они вам сказали?
– Сказали, что Рерик, дескать, жену обидел, что другую хотел взять, – добавил третий беглец с поля неудачной битвы, Утята, и утер разодранным рукавом струящуюся из носа кровь. – Видать, прослышали про княгиню Предславу. И сказали, что сама жена-то Рерикова померла, да сын за нее мстить пришел.
– Какой сын? – Воята вновь подумал о Хаконе, который в его мыслях все еще был живым.
– Другой. Ты не помнишь – у Рерика-то два сына было. Хакон с ним жил, а второй, меньшой, с матерью.
– В честь Ольга киевского его еще нарекли, – вспомнил кто-то из старших.
– Оддом?
– Хельги.
– Верно, он же так и сказал – второй сын, дескать, Хельги, сын Сванрады…
– И что?
– Это он, видать, и был. – Жиляй кивнул на удаляющийся берег. – Только я не понял, который из них.
– Этот, здоровый, с рыжей бородой.
– Да тот староват. Меньшой сын Рериков еще мальчишка был.
– Дак сколько лет прошло!
Уцелевшие гриди было заспорили, но вяло – им мало что удалось понять, да и битва смешала все воспоминания. Воята потряс головой: он сам еще не мог осмыслить те странные и жуткие вести, которые ему предстояло отвезти в Ладогу.
Глава 4
Кутаясь в плащ и сжимая меховую опушку у горла, Предслава смотрела на Волхов. Она стояла на забороле крепости, выстроенной Рериком ярлом вокруг мыса при впадении Ладожки, и отсюда было видно далеко – почти так же далеко, как с Дивинца. Но сейчас Дивинец, хорошо знакомое и часто посещаемое священное место, казался лежащим где-то на Той Стороне – местом встречи с которой он и был – и недоступным для живых. Ибо там уже находился он – Змей-С-Моря. Тот самый, что являлся вечным и главным врагом жителей Ладоги с самого основания поселения. В нем воплотилось все худшее, что отравляло их жизнь: наводнения, смывающие прибрежные постройки, и набеги морских конунгов, ищущих богатства и пленных. В разных обликах, с разными целями и разным успехом, он приходил всегда – при матери, при бабке, прабабке… В тени его жили еще те безымянные варяги и словены, что рубили здесь первые дома, – безымянные, потому что не менее пяти раз поселение сгорало до основания и ровнялось с землей, а жители уходили во тьму, не оставив никого, кто знал бы их имена и род. Мать, княгиня Дивомила, когда-то передавала Предславе сказания, услышанные от ее бабки Радогневы: для каждого поколения живущих здесь, на грани того и этого света, наступает свой Рагнарек. Для каждого. И она, Предслава, дождалась своего.
Оглянувшись, она нашла глазами Вояту, стоявшего с двумя-тремя мужчинами в нескольких шагах поодаль, подошла к нему, взяла за локоть, высвободив руку из-под плотного шерстяного плаща, и прижалась к его плечу – молча, чтобы не мешать беседе воевод. Она до сих пор не могла опомниться от радости, которую испытала, увидев его живым. Ей было даже стыдно за эту тайную радость, что если уж только одному из троих суждено было уцелеть, это оказался он, а не Хакон и не Гостята. Странно: Гостята состоял с ней в более близком родстве – двоюродный брат, – но Воята был ей дороже всех в Ладоге, и в душе она горячо благодарила богов, сохранивших его. Пусть ненадолго – ведь Змей-С-Моря наверняка придет и сюда, не сегодня завтра Ладоге предстоят новые битвы. Может быть, через два-три дня никого из них уже не будет в живых: ни Вояты, ни прочих родичей, ни ее самой. Но это не сейчас… это потом. А пока он с ней, живой и невредимый, и Предславу наполняло обостренное чувство блаженства оттого, что пока ничего худого с ним не случилось.