Тайна двух сфинксов
Шрифт:
Тележка проносится мимо Андрея, и он едва успевает разглядеть лежащего в боксе белокурого, смертельно бледного юношу с закрытыми глазами. Следом проносится вторая тележка, потом третья…
Но что это? Андрей видит, как из тоннеля появляется еще одна тележка с боксом. Откуда она? Ведь вице-президент ясно сказал, что астронавтов трое.
Андрей делает шаг вперед и, когда тележка поравнялась с ним, заглядывает сквозь прозрачные стенки бокса. И опять, как тогда перед фронтоном здания, он чувствует слабость во всем теле, по спине пробегает неприятный холодок, а руки
Там, в боксе, - он ясно видит это, - лежит сухая мумия архитектора Мересу.
Андрей знает: надо пойти и как можно скорее предупредить, что произошла ошибка. Но ослабевшие ноги не слушаются.
– Это египетская мумия, ее нельзя оживить, - пытается громко крикнуть он. А язык точно прилип к гортани. Тогда Андрей хочет побежать вслед за тележкой, чтобы остановить ее. И чувствует, что не может: ноги будто налились свинцом. В ужасе он напрягает все силы, пытается сдвинуться с места и… просыпается.
От неудобного положения в кресле ноги затекли и онемели. Андрей с досадой постучал подошвами о пол, потер колени ладонями. Все предметы расплывались в сине-лиловых тенях глубоких сумерек. Он сидел в кресле, ждал, когда восстановится кровообращение в ногах, и старался собраться с мыслями, отогнать от себя картины только что виденного сна.
Но почему все вокруг приобретает голубой оттенок? Андрей оглянулся. Прямо против открытого окна сияла в небе круглая, полная луна. Но голубой свет шел не от нее. Луна была желта, как начищенное до блеска медное блюдо. Необычайный свет рождался где-то здесь, в лаборатории. Напряженно всматриваясь в темноту, он увидел: там, над ванной, где лежала мумия, струилось какоето голубое сияние. Вот загорелся голубой огонек и тотчас погас, потом зажегся рядом. И уже десяток огней колеблются и пляшут, словно в хороводе. В их свете отчетливо видны темные контуры мумии.
Мумия фосфоресцировала… Андрей с интересом наблюдал за вспышками блуждающих огней и вдруг заметил, как грудь мумии поднялась и медленно опустилась. Или ему это показалось?.. Неужели показалось?
Прошла минута, и Мересу снова вздохнул глубоко, со свистом и клекотом.
"Надо бежать и разбудить Виктора Петровича, Верочку", подумал Андрей. Но сразу же понял, что не сможет подняться. Необъяснимая, неимоверная тяжесть вдавила его в кресло. Он сидел, нагнувшись вперед, и широко открытыми, остановившимися глазами смотрел перед собой.
Мумия оживала… Андрей ясно видел, как у нее дрогнули веки, как передернулись губы и пальцы рук начали хватать воздух судорожными движениями.
И вдруг Андрей почувствовал, что сердце у него забилось часто-часто, а потом почти остановилось. В ванне что-то забулькало, а затем Мересу взмахнул руками и сразу, рывком, сел. Он еще раз тяжело вздохнул, приоткрыл глаза, обвел комнату тяжелым взглядом. И вот его взор остановился на Андрее. Тогда Мересу поднял руку и, показывая на ученого пальцем, засмеялся. На его длинной и сухой, как палка, руке прыгал тяжелый браслет с изображением женщины, играющей на тимпане.
Андрей почувствовал, как шевелятся волосы на голове и холодный пот покрывает все тело. А
В лаборатории было совсем темно. Андрей не мог преодолеть безотчетного страха. Он встал и, торопясь, натыкаясь в темноте на мебель, подошел к двери, нащупал дрожащими руками штепсель.
Когда яркий электрический свет залил лабораторию, Андрей облегченно вздохнул, потом вынул из кармана платок и вытер капли пота, выступившие на лбу.
"Пора кончать, - подумал он.
– Ведь так, чего доброго, станешь всеобщим посмешищем. Надо сейчас же разбудить Верочку и замести все следы этого смехотворного опыта".
Андрей со злостью посмотрел в сторону мумии и, словно удивившись чему-то, отошел на два шага в сторону и посмотрел опять. Потом, недоверчиво покачав головой, он медленно подошел к мумии, долго рассматривал ее, затем бросился к столу, схватил какой-то предмет, снова подбежал к мумии и наклонился над ней.
Громкий крик не то ужаса, не то безмерной радости пронесся в этот поздний час по пустым, гулким аудиториям института…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
О несостоявшемся объяснении, тысячелетней жизни и о речи, которой никто не произносил
Из консерватории Нина возвратилась сегодня усталой. Кончался учебный год, и надо было много заниматься.
Дверь ей открыла Наталья Павловна. Нина молча прошла в комнату, постояла перед окном, подсела к роялю и стала наигрывать одним пальцем какую-то бесконечную и грустную мелодию. Потом так же лениво она положила на клавиатуру вторую руку, и звуки стали полнее и шире. Она играла, не вдумываясь в точность. Это было похоже на импровизацию. И мысли тоже не имели определенности - они скользили, не задевая одной, неотвязной.
Как и полагается в таких случаях героям повестей, Нина думала о нем, об Андрее. Наверное, о какой-нибудь прогулке с ним в парке или вдоль набережной, когда должно было произойти решающее объяснение, которого она так ждала. Но объяснение не состоялось по вине автора, не пожелавшего обременять повествование описанием того, с чем читатель уже встречался в доброй сотне других книг.
Нина с шумом захлопнула крышку рояля, включила радиоприемник, и комната сразу наполнилась немыслимым воем и скрежетом джаза.
– Нина! Выключи радио, ты мне мешаешь!
– послышался голос Натальи Павловны.
– Кстати, тебе сегодня звонил Андрей и просил зайти за ним в институт. Не понимаю, что за фантазия - звать в институт ночью. Ведь уже больше десяти часов.
Нина выключила радиоприемник.
– Ты слышала, что я сказала? Андрей звонил!
– Слышала, - недовольно ответила Нина, - я не пойду.
– Как хочешь… Ты что, устала?
– Нет, просто так, не пойду. Не хочется!
Нина снова подошла к роялю и, не подняв крышки, села, опустила голову и задумалась.