Тайна ее поцелуя
Шрифт:
Вокруг не было ни души, однако… Одно дело проявлять храбрость в уединении собственного дома, но совсем другое — раздеваться посреди пустыни.
Собравшись с духом, Мари торопливо разделась до сорочки, упорно не поднимая глаз на Беннета. Но тот вдруг издал какой-то глухой звук, и Мари тут же подняла голову, опасаясь бандитов. Оказалось, что Беннет увидел ее руки и теперь таращился на них в изумлении.
— Хна, — пояснила Мари, указывая на рисунки, которые она нанесла на плечи и на руки. — Но мне, очевидно, не хватает практики, иначе все это было бы…
Она умолкла, внезапно представив,
— Почему вы всегда не такая, как я ожидаю?
Беннет обвел указательным пальцем лепестки лотоса, затем коснулся виноградной лозы у ее локтя. Мари задрожала даже от такой невинной ласки. Слава Богу, чулки скрывали рисунки на ее ногах!
Тихонько вздохнув, она прошептала:
— Я не могу измениться. Я всегда была именно такая.
Беннет улыбнулся и провел пальцами по ее плечу, затем коснулся едва заметной ямочки над воротом ее сорочки.
— Я не хочу, чтобы вы менялись, Мари.
Она снова вздрогнула.
— Но я же раздражаю вас, не так ли?
Он с улыбкой кивнул:
— Иногда. Немного. — Наматывая на палец прядь ее волос, Беннет продолжал: — Вы, Мари, похожи на дикого неприрученного зверька. На очаровательного зверька.
Мари била дрожь, но эта дрожь не имела никакого отношения к холоду. Ах, если бы он сейчас поцеловал ее, у нее, наверное, не выдержало бы сердце…
Она отступила на полшага и пробормотала:
— Вы хотите сказать, что мои волосы придают мне… диковатый вид?
Мари тряхнула массой спутанных прядей.
Майор же усмехнулся и проговорил:
— У вас чудесные волосы, но… — Он вытащил из своего дорожного мешка бесформенную мужскую шляпу. — Вот, возьмите. Это защитит вас от солнца и спрячет ваши волосы. Выглядит не так уж безобразно, клянусь.
— Моя прическа? Или шляпа?
Он шутливо нахмурился:
— Шляпа.
Мари натянула на голову шляпу и убрала под нее волосы. А потом вдруг сообразила, что стоит перед Беннетом в одной сорочке. На ней ничего больше не было, кроме сорочки, этой ужасающей так называемой шляпы и полусапожек.
Она прижала ладонь ко рту, чтобы сдержать смех, но было поздно — они оба разразились громким хохотом. И этот их веселый смех вдруг показался Мари еще более опасным, чем поцелуи Беннета. Ведь смех сближал, делал их друзьями, а также…
Мари нахмурилась и, выхватив из рук Беннета одежду, натянула ее на себя. Он оглядел ее новый наряд, взгляд его задержался на ее бедрах.
— Если подойти ближе, то никто не примет вас за мальчишку. Но давайте побыстрее уйдем отсюда.
Беннет зашагал к камням, и девушка последовала за ним.
Прошло несколько часов, и Мари теперь сидела в жалкой тени какого-то куста, совершенно сухого и лишенного листьев, так что она даже не могла определить его породу. Мари сделала три глотка воды из рациона, установленного Беннетом. Если бы он был человеком другого сорта, у нее возникли бы подозрения, что он ищет способ отомстить ей за ее обращение с ним во время посещения Мидии.
Пока что их путешествие казалось не очень утомительным. К тому же Мари не раз бывала в пустынях и даже вместе с отцом участвовала в
Тут Беннет пристально взглянул на нее и проговорил:
— Вы были бы очень полезны в военных походах.
Судя по стихам Беннета, эти его слова были наивысшей похвалой. А может, ей следовало сказать ему, что его записная книжка находилась у нее?
Нет-нет, нельзя об этом говорить. Ведь если она скажет, что сохранила его стихи, ей придется признаться, что она их читала. И он, наверное, рассердится. Она бы на его месте рассердилась, потому что стихи — это душа их автора, его самые интимные переживания.
Да-да, она не скажет ему про книжку. Ведь все равно он уедет навсегда.
Но мысль о том, что Беннет, возможно, пожалеет об утрате книжки, не давала Мари покоя. Как он мог не пожалеть? Ведь в этой книжке была вся глубина его сердечной боли и все то, что он пережил во время войны.
Да, она ему скажет, не струсит.
Мари раскрыла рот и пробормотала:
— А какова же эта армейская жизнь?
Ох, она все- таки струсила…
Беннет встал, давая понять, что пора идти дальше. Мари подавила вздох и подчинилась. У нее под ногами громко хрустел песок, а вокруг громоздились обломки камней — то были остатки извержений вулканов, когда- то покрывавших пустыню.
— Невыносимо жарко. Или невыносимо холодно.
Мари вздрогнула, услышав голос Беннета; она уже забыла про свой вопрос.
— Например, в Испании и Португалии было почти так же жарко, как и здесь, — добавил майор со вздохом.
И тут Мари вдруг поняла, что он неважно себя чувствовал в такой обстановке. От этого открытия ей стало чуточку легче, и она спросила:
— Что же вы тогда делали?
— Мы просто шли, а наши губы распухали от солнца. — Беннет снова вздохнул и поморщился. — Все, что у нас было, — это наши кивера. Но у них нет полей, и они не спасали от проклятой жары. Наконец кто-то сообразил, что если положить в рот листок, то он прикроет нижнюю губу. — Беннет с усмешкой покачал головой. — Наверное, на нас было страшно смотреть — вид был далеко не героический, совсем не тот, про который писали в газетах.
То, что она узнала из стихов Беннета, потрясло ее, но откровенные признания, услышанные из его уст, подействовали гораздо сильнее. «Но почему же он стал таким откровенным со мной именно сейчас?» — спрашивала себя Мари. И ей вдруг пришло в голову, что если так пойдет и дальше, то она сможет доверять ему. А если она сможет доверять Беннету, то сможет и полюбить его…
— Мы нисколько не напоминали войско на параде, — продолжал он. — Одежда рвалась, и мы заменяли ее тем, что могли найти в городах, через которые мы проходили. Кое-что даже снимали с погибших друзей. Знаете, когда офицер погибает, его шпагу посылают вдове, а остальное имущество распродается словно на аукционе — кто больше даст. Однажды таким образом я купил прекрасный мундир с глубокими карманами. Лучше уж купить, чем отморозить пальцы. А вот пушки никогда не изнашиваются — не то что одежда солдат, стреляющих из них.