Тайна исхода
Шрифт:
— Довольно рискованно выстраивать целую гипотезу на одном этом допущении.
— Вы ретрограды! — фыркнул Стаффорд. — Так боитесь оказаться неправыми! Все вас пугает, от всего хотите перестраховаться! Но я не ошибаюсь! Моя теория полностью объясняет поведение Эхнатона. Вы можете назвать хоть одну-другую, не уступающую моей?
— А как насчет теории опиумного притона?
Стаффорд недоуменно взглянул на нее:
— Прошу прощения?
Гейл кивнула.
— Вам известно, что в склепах Каирского музея хранится мумия Аменхотепа III, отца Эхнатона?
— И что?
— Ее исследовали палеопатологи. Зубы оказались в ужаснейшем
Лили сочувственно кивнула, дотронувшись до щеки.
— Один раз, — ответила она.
— Тогда вы представляете, какие его мучили боли. А никаких антибиотиков, разумеется, не существовало. Приходилось дожидаться, пока он сам не пройдет. Не вызывает сомнения, что фараон пытался заглушить боль вином, хотя египтяне в основном предпочитали пиво. Но имелась и другая возможность. Согласно папирусу Эберса [25] лекарям эпохи Восемнадцатой династии был известен опиум. Его привозили с Кипра, растирали в пасту и наносили на больной участок, в случае Аменхотепа — на десны. Разве нельзя допустить, что врачи прописывали опиум и Эхнатону, если он действительно страдал от болезни так, как вы описываете? — Они подъехали к резиденции Фатимы — ворота оказались закрыты, и Гейл коротко посигналила. — Возможно, у него выработалось привыкание. В Амарне опиумом точно пользовались. Мы находили кувшины в форме мака со следами опиатов. Минойцы [26] пользовались опиумом для достижения религиозного экстаза и вдохновения в творчестве. Разве нельзя допустить, что Эхнатон и его придворные делали то же самое? Вы не считаете, что во всем амарнском периоде есть нечто галлюциногенное? Искусство, двор, религия, безумная внешняя политика?
25
Папирус обнаружен в Фивах в 1872 году и представляет собой медицинскую энциклопедию древних египтян.
26
Цивилизация острова Крит Бронзового века (2600–1450 гг. до н. э.).
— Вы хотите сказать, что Эхнатон был наркоманом? — засмеялась Лили.
— Я говорю, что эта теория объясняет амарнский период ничуть не хуже. Есть и другие. Что же до того, насколько она верна…
— Я никогда об этом не слышал, — сказал Стаффорд. — Об этом кто-нибудь писал?
— Пара статей в журналах, — ответила Гейл, и ворота наконец распахнулись.
— Интересно, — пробормотал Стаффорд, — очень интересно.
II
— Они что-то нашли, — сказал Нокс, отъезжая с участка Техасского общества. — И они от нас это скрывают.
— С чего ты взял? — нахмурился Омар.
— Ты не заметил у них в волосах паутину и пыль? А такое возможно, только если раскопки ведутся под землей.
— Понятно, — уныло согласился Омар. — Но они — археологи! Они бы ни за что не получили концессию,
Нокс красноречиво хмыкнул.
— Конечно! Потому что в этой стране никто и никогда не берет бакшиш. И ты не обратил внимания, как этот священник смотрел на меня?
— Как будто он тебя откуда-то знал, — кивнул Омар. — Вы раньше не встречались?
— Я такого не помню. Но этот взгляд узнаю. Ты помнишь Ричарда Митчелла, моего старого учителя?
— Отца Гейл? — переспросил Омар. — Конечно! Мы никогда не встречались, но я много о нем слышал.
— Еще бы! — засмеялся Нокс. — Ты слышал, что он был гомосексуалистом?
Омар покраснел.
— Я полагал, это злобные сплетни. Я имею в виду, что у него же родилась дочь, Гейл!
— Одно другого не исключает. А злобные сплетни не обязательно лживы.
— Вот как!
— Дело в том, что, поскольку мы с ним очень тесно работали, многие считали меня его любовником. Я никогда не пытался никого разубедить. Пусть думают что хотят, верно? Тем более что большинство людей в нашем деле это не волнует. Но не всем. И скоро ты начинаешь замечать это в их взглядах.
— Ты думаешь, Петерсон к ним относится?
— Библия достаточно нетерпима к гомосексуализму, — кивнул Нокс. — Люди стараются этого не замечать, но что есть, то есть. И некоторые христиане не упускают возможности ужалить во имя Господа. И пусть бы, но до определенных пределов. Они имеют право на собственное мнение. Но археология научила меня одному — никогда не доверяй раскопки человеку, убежденному в своей правоте до их начала. Им гораздо проще подогнать факты под свои теории, чем наоборот.
— Я первым делом с утра позвоню в Каир. И мы сразу вернемся.
— Но в их распоряжении будет целая ночь.
— И что ты предлагаешь?
— Вернемся. И посмотрим.
— Ты с ума сошел? — возмутился Омар. — Я руковожу ВСДД Александрии! Я не могу украдкой лазить по местам раскопок по ночам. Как я буду выглядеть, если нас поймают?
— Как человек, выполняющий свою работу.
Щеки Омара залились краской, он вздохнул и опустил голову.
— Ненавижу все это. Я для этого не гожусь. С чего вдруг Юсуф Аббас решил назначить меня?
— Может, он просто знал, что от тебя ему не будет никаких проблем? — безжалостно спросил Нокс.
Омар бросил сердитый взгляд.
— Очень хорошо! — сказал он. — Давай это сделаем.
III
Гейл проводила Стаффорда и Лили в их комнаты и отправилась на поиски Фатимы. Как она и предполагала, та работала в кабинете за своим письменным столом, закутавшись в одеяла, бледная и изможденная. Гейл никогда не могла понять, как в этом хрупком и тщедушном теле мог скрываться интеллект такой невероятной силы. Фатима родилась к востоку от этого места, с юных лет увлеклась историей Египта, закончила Лейденский университет в Голландии и осталась читать там лекции, а потом ежегодно приезжала в Египет на раскопки в Беренике. [27] Но потом из-за болезни она была вынуждена переехать сюда, поближе к семье и своим корням.
27
Город, названный в честь Береники II, супруги Птолемея III Эвергета, третьего правителя эллинистического Египта.