Тайна корабельного кладбища. И я плавал по Дунаю
Шрифт:
Только в то время этого театра еще не было. Открылся он в 1869 году. Во время войны здание очень пострадало от бомбежки. Сгорели зрительный зал и сцена. Сохранились лишь вход и часть фойе. Восстанавливали оперу целых десять лет. До конца 1955 года.
Ничего себе театр! На одну люстру три тысячи килограммов хрусталя пошло. Красиво! Это, так сказать, с одной стороны. А потом мы узнали у гида еще кое-какие подробности. Цена билетов в этой опере доходит до ста сорока шиллингов. В случае приезда какой-нибудь знаменитости — втрое больше.
Но это еще не все. Раз в году в театре бывает бал оперы. Его
Могут, к примеру, родители Франца пойти в оперу? Конечно, нет. А вот Эльза наверняка там часто бывает. И балы не пропускает…
Туристы отправились осматривать сцену, а я вышел на воздух. Яркое солнце заливало все вокруг. Мимо меня шуршали по асфальту красные, синие, голубые, черные, кремовые, желтые, коричневые автобусы и автомобили. Миновав оперный театр, они исчезали в тенистых аллеях широкой улицы. Красивые дома. Точеные шпили костелов. Стайки туристов. Англичане, французы, итальянцы, негры, американцы. Американцев сразу заметно. У них на лицах такое выражение, словно их силой затащили в Вену и все им неинтересно.
Напротив главного входа театра стояла вереница колясок. Извозчики. Здесь они называются фиакрами. Пользуются ими только туристы. Коляски точь-в-точь такие, какими были они в Вене и сто и двести лет назад. При мне в нескольких фиакрах разместилась веселая компания. Говорили по-английски.
И тут меня остановили две монахини. Не подумайте только, что это были старые, засушенные в монастыре бабы-яги. Ничего подобного. Молоденькие, хорошенькие. Одеты в длинные отутюженные рясы с белоснежными стоячими воротниками. На голове — просто не знаю, как и назвать, — очень высокие и широкие шляпы; черные с белым. Да, были у них еще крестики на цепочках.
Суют они мне какие-то книжечки и говорят, говорят. Я понял только, что за каждую нужно заплатить десять шиллингов. Развел руками: не понимаю, мол. Тогда та, что повыше ростом, спрашивает:
— Француз?
Вот не думал, что есть во мне что-нибудь французское!
— Итальянец?
Отрицательно трясу головой.
— Янки?
— Советский я! Понятно? — отрезал по-немецки.
— Иесус! Дева Мария! — переполошились монахини. Отобрали книжечки — и ходу.
А я стою заливаюсь. Наверное, они во мне черта с рогами увидели…
В Вене очень красивый городской парк. Видно, за ним здорово ухаживают. Дорожки чистые, кусты подрезаны. Есть в нем и специальная площадка для детей. Неплохо устроена. Не хуже наших. Песочница, качалки всякие. Площадка просторная, а ребятишек с десяток. Не больше.
— Почему пусто так? — спросил у гида «педагогика».
— В Вене вообще мало детей, — ответила она. Знаете, жизнь пока трудна, а дети — это лишние расходы…
Она так и сказала «пока». Значит, надеется, что будет лучше. Это, конечно, правильно. Всегда надо надеяться на хорошее. Но мне показалось, что в Вене надежды ее вряд ли сбудутся. Почему? Сейчас объясню толком.
Были мы во дворце Шёнбрунн — летней резиденции Габсбургов, в замке Бельведер — дворце принца Евгения Савойского. Ну и разных других дворцах. Дорогие картины, драгоценности, замечательная мебель. Все это принадлежало членам императорской семьи, князьям да баронам
С тех пор прошло много лет. Императора и принцев нет и в помине. Австрия стала буржуазной республикой. А что еще изменилось? Для трудового человека — ничего. Богачи по-прежнему как сыр в масле катаются, а рабочие и крестьяне каждую копейку считают. Да еще трясутся, как бы не остаться без работы. И не дождаться нашему гиду лучших времен, пока у власти стоит Эльзочкин папа!
…В парке есть интересный уголок. В нем разрешается выставлять свои работы скульпторам, которые считают себя непризнанными гениями. Я сделал тут много фотографий, чтобы посмеяться потом вместе с Петькой.
Тонкий конус со щупальцами должен был, по мнению скульптора Рудольфа Кедла, изображать девушку. Уж я и так и этак рассматривал, даже на корточки присел. Рядом — еще одно нагромождение железяк. А табличка утверждала, что это веселящиеся дети.
Я пожалел, что от нашего города далеко до Вены. А то бы мы явились в парк всем классом и за один раз вышли бы на первое место в школе, а то и во всем районе, по сбору металлолома. Что ни «скульптура» — минимум полтонны!
Понравилась мне только одна работа, Хейделя. Он очень ловко сложил из обыкновенного красного кирпича обезьяну.
В этом уголке часто происходят забавные вещи. Собираются студенты и разбивают вдребезги всех этих девушек и детишек из металлолома. К осени редко что остается. И правильно делают! После этого я ни за что не поверю разговорам, будто в капиталистических странах все поголовно увлекаются этим «новым искусством». Наверное, это относится только к богачам.
Выйдя из парка, мы долго стояли у памятника Иоганну Штраусу. Черная фигура со скрипкой на белом постаменте. Король вальсов.
После этого сразу поехали в Венский лес. Помните кинокартину «Большой вальс»? Так в ней заснят не Венский лес, а подделка под него. И вообще весь этот фильм с начала до конца снят в Голливуде, а не в Вене.
Венский лес — это все леса вокруг Вены. По ним проложено множество автомобильных дорог. Скачут верхом на породистых лошадях богачи, гуляют с гувернантками мальчики и девочки наподобие Эльзы. Много ресторанов и кафе.
Возвращаясь в город, автобус свернул в узенькую извилистую улочку, проложенную между небольшими и, по-моему, древними домами. Точь-в-точь как в Таллине или Вильнюсе. Остановились у домика с мемориальной доской. Стены увиты диким виноградом. На доске надпись: «Здесь жил великий немецкий композитор Людвиг ван Бетховен». И годы его жизни: «1770–1827».
Рядом висел план Вены. На нем отмечены места, где жил композитор. За тридцать четыре года, что пробыл Бетховен в Вене, он менял квартиру шестьдесят раз. Гид сказала нам, что домохозяева просто старались избавиться от чересчур шумного квартиранта, который мог сутками не отходить от рояля.