Тайна корабельного кладбища. И я плавал по Дунаю
Шрифт:
Мне сразу понравился наш гид. Звали его Габором. Молодой. Черные волосы и огромные темные глаза. Габор отлично говорил по-русски. А как он рассказывал! Было видно, что Габор просто влюблен в родной город. Он сравнивал его с разными городами, и каждый раз выходило так, что Будапешт среди них наикрасивейший. И правильно! Я тоже горжусь своим городом, хотя он раз в пять меньше Будапешта. Для меня мой город самый лучший в мире!
— Будапешт можно сравнить только с Ленинградом! Ленинград красивее, — все же признал Габор.
— А вы бывали в Ленинграде?
— Я там учусь.
— Бот
— В горном институте. На четвертом курсе. Сейчас у меня каникулы.
— И много вместе с вами в Ленинграде венгерских товарищей?
— Да! И не только в Ленинграде. В Москве, Киеве… У нас в институте настоящий интернационал. Ребята из всех социалистических стран.
В автобусе заговорили, заулыбались. Туристы стали хором рассказывать Габору о том, что и в нашем городе учится много студентов из Венгрии. Но всех забил «педагогика». Оказалось, что он даже преподает венгерским студентам. Очень хвалил их за трудолюбие.
Габор расцвел на глазах. Мне бы тоже было приятно слушать такое. Потом он как-то очень задушевно сказал:
— Да, ваша страна для нас — вторая родина…
А я подумал, как удивительно мне повезло, что родился я в Советском Союзе! Правда, я еще ничего особенного не сделал. Но сделаю. Непременно сделаю.
Здесь я должен забежать далеко вперед. Вы, наверно, помните, как Валька Макарова из нашего класса упрекала меня в том, что я почти ничего не рассказал ребятам о поездке по Дунаю. Это правда и неправда одновременно. В подробности я на самом деле не вдавался. А вот о том, какой великой представляется наша страна из-за границы, говорил без конца.
Особый разговор был у меня с Лешкой Поповым. Это главный в нашем дворе хулиган. Учится на одни двойки. Девчонкам проходу не дает. Ему ничего не стоит отколотить кого-нибудь. Так Лешке я прямо сказал: «Или становись человеком, или убирайся к капиталистам. Им такие типы нужны. А нас не позорь! Понял?»
Вас, конечно, интересует, чем закончился наш разговор с Лешкой? Разбитым носом. Моим, конечно. Как услышал Лешка, что я отсылаю его к капиталистам, сразу пустил в ход кулаки. А они у него здоровенные. После этого я больше не пытался говорить с ним с глазу на глаз. Пустое дело, а нос у меня все же один.
О Лешке я рассказал ребятам. Ну, и о своем разбитом носе тоже. А надо сказать, что в нашем классе не спускают подобных историй. Тронул кого из наших — отвечай. В общем с этого часа у Лешки началась невозможная жизнь. Прежде всего его хорошенько отколотили за мой нос. Отколотив, предупредили: «Тронешь кого — пеняй на себя!» Лешка попытался ослушаться и был наказан снова… Теперь он ведет себя тише воды и ниже травы. Говорят, даже учиться стал лучше…
Но вернемся в Будапешт. Наши автобусы выехали на Сабадшаг тер, то есть на площадь Свободы.
— Перед нами, — сказал Габор, — здание посольства Соединенных Штатов Америки. Здесь, на шестом этаже, до сих пор скрывается кардинал Миндсенти.
Туристы зашумели. А я не знал, кто такой Миндсенти. У кого бы спросить? Потихоньку, чтобы в случае чего не смеялись, подсел к «педагогике».
— Что за кардинал? — спросил шепотом.
— О
— Читал где-то…
— Ладно уж. Слушай, что я тебе скажу… Понимаешь, империалистам не нравилось, что народ Венгрии строит социализм. Вот они и решили свернуть его с этого пути.
— Разве это возможно?
— Империалисты считали, да и сейчас считают, эти возможно.
— Вот чудаки!
— Нет, Павлик. Не чудаки они, а сильные и страшные враги всего радостного и хорошего… Мятеж начался в октябре 1956 года. В Будапеште. Контрреволюционеры расстреливали коммунистов, разгоняли органы народной власти. Из Австрии немедленно потянулись венгерские фашисты, капиталисты и помещики, стало поступать оружие. Одним из главарей контрреволюционеров был кардинал Миндсенти.
— Этот самый?
— Да. Этот самый.
— Предатели оказались и в Венгерской партии трудящихся. Много предателей. Самый главный из них — Имре Надь. Он в эти кровавые дни сумел даже пробраться к руководству государством.
— А рабочие?
— Рабочие и крестьяне скоро разобрались во всем. Когда мы подплывали к Будапешту, ты, конечно, видел огромные заводы на одном из островов Дуная. Это остров Чепель. «Красный Чепель», как называют его венгры. Верный оплот народной власти. Здесь твердо сказали контрреволюции «нет».
— А дальше? — спросил я.
— Потом было создано рабоче-крестьянское правительство. Возглавил его Янош Кадар.
— Знаю! Знаю! Он теперь в Венгрии самый главный!
— Правильно, Павлик. Так вот это правительство обратилось за помощью к нам, к нашей армии…
— И сразу стал порядок, — заключил я.
— Да, из контрреволюционеров одним махом дух вышибли.
— А кардинал не может сбежать? Спрячут его американцы в какой-нибудь сундук и увезут?
— Нет. Не получается. Американцы по-всякому пробовали кардинала выручить. Не вышло. А они, скажу тебе, на любопытные авантюры пускались. Года два назад умер папа римский Пий XII. Так американцы потребовали, чтобы венгерское правительство отпустило Миндсенти на похороны. Кроме того, кардинал, мол, должен принять участие в выборах нового папы.
— Не отпустили?
— Нет. Ведь Миндсенти — преступник.
— Арестовать его — и весь разговор!
— К сожалению, сделать этого нельзя. Посольство неприкосновенно. Таков международный закон.
— Плохой закон. Отменить!
— Ишь ты, какой быстрый! Но есть ведь и другой закон. Он запрещает укрывать государственных и уголовных преступников. Но американцы придерживаются лишь тех законов, которые им в данном случае выгодны.
— У-у, буржуи проклятущие!
Автобусы остановились на большой площади. Со стороны Дуная на ней высится громадное здание парламента. По-моему, это самое красивое здание Будапешта. Длина его — 268 метров! Крыши остроконечные, в центре — купол со шпилем, на котором сверкает красная звезда. Папа сказал, что в этом здании смешано несколько стилей: неоготический, романский, восточный и возрождения. Я в стилях не силен, но смесь получилась такая, что от красоты и легкости дух захватывает.