Тайна Магдалины
Шрифт:
Пилат провел руками по лицу, вытирая пот.
— Это трудно, потому что Ирод призывает к его казни и говорит об этом с утра.
— Ирод — шакал.
— Верно, но он — шакал, который этим вечером уезжает в Рим, и у него есть власть уничтожить меня перед Цезарем, если я вызову его недовольство. Этот человек может свалить нас, Клавдия. Разве это того стоит? Разве жизнь еще одного иудейского бунтовщика стоит того, чтобы отказаться от нашего будущего?
— Он не бунтовщик! — воскликнула Клавдия.
Их прервал представитель Ирода, который призвал
— Понтий, этой ночью я видела ужасный сон. Пожалуйста, я боюсь за тебя и за Пило, если ты не спасешь этого человека. Гнев Бога падет на нас всех.
— Возможно. Но какого Бога? Я что, должен верить, что Бог иудеев властвует над Римом? — вопрошал он. И так как остальные призывали его вернуться на место судьи, Пилат пристально посмотрел на свою жену. — Это дилемма, Клавдия. Самый тяжелый выбор, с которым я когда-либо сталкивался. Не думай, что я ощущаю это бремя меньше, чем ты.
Он вернулся на возвышение, чтобы допросить узника, а Клавдия наблюдала из-за занавеси.
— Главные священники твоего народа привели тебя ко мне, прося твоей смерти, — сказал Пилат своему узнику-назарею. — Что ты сделал? Ты Царь Иудейский?
Иса ответил со своим обычным спокойствием. Незнакомый с ним человек никогда бы не догадался, что его жизнь зависит от ответа:
— От себя ли ты говоришь это или другие сказали тебе обо мне?
— Отвечай на вопрос. Ты царь? Если ты скажешь «нет», я отдам тебя обратно священникам, чтобы судили тебя по вашим собственным законам.
Ионафан Анна подпрыгнул, услышав это.
— У нас нет законов предать человека смерти, прокуратор. Вот почему мы пришли к тебе. Если бы он не был опасным злодеем, мы бы никогда не потревожили ваше превосходительство этим вопросом.
— Узник ответит на вопрос, — сказал Пилат, не обратив внимания на Анну.
Иса сделал то же самое, смотря только на Пилата. Когда Клавдия наблюдала за их разговором, у нее возникло сильное чувство, что эти двое не видят и не слышат больше никого. Какая игра происходила между ними двумя, какое-то сплетение судьбы и веры, которое изменит мир. Клавдия чувствовала это, как дрожь, пробежавшую по телу.
— Я пришел в мир, чтобы показать людям Путь Божий и свидетельствовать об истине.
На эти слова в Пилате проснулся римский философ.
— Истина, — задумался он. — Скажи мне, Назарей, что есть истина?
Они долго смотрели друг на друга, связанные общей судьбой. Пилат отвел взгляд и повернулся к священникам.
— Я скажу вам, что есть истина. Истина в том, что я не нахожу никакой вины в этом человеке.
Пилата прервало объявление о прибытии еще одного человека. Суд приостановился, когда в комнату вошел Иаир и поприветствовал остальных священников. Он попросил прощения у Пилата за свой поздний приход, ссылаясь на неотложные приготовления к Пасхе.
— Добрый Иаир, — Пилат испытал облегчение, когда увидел представителя Храма, который стал его другом. У них была общая тайна,
Иаир глубокомысленно кивнул:
— Понимаю.
Каиафа бросил взгляд на Иаира и сказал:
— Ты знаешь, как опасен этот человек.
Иаир посмотрел на своего собрата-священника и снова на Пилата, изо всех сил стараясь не глядеть на узника:
— Но сегодня Пасха, братья мои. Время справедливости и мира среди нашего народа. — Пилату он сказал: — Ты знаешь о нашем обычае в это время года?
Пилат уловил намек, который пытался ему подать Иаир, и ухватился за эту возможность:
— Да, конечно. Каждый год в это время я позволяю вашим людям выбрать одного узника, чтобы проявить милосердие, и отпускаю его. Выведем этого узника к людям и спросим, чего они хотят?
— Прекрасно! — сказал Иаир. Он знал, что Каиафа и Анна загнаны в угол и не могут отказаться от этого великодушного предложения Рима. Он также знал, что толпа собрана из сторонников первосвященников — и многим из них хорошо заплатили, чтобы они выступили против назарея, если в этом будет необходимость. Иаир мог только надеяться, что назареи и их сторонники уже успели прийти и привести с собой множество своих последователей.
Пилат подал знак центурионам вывести узника на крепостную стену. Каиафа и Анна извинились, указав, что они не могут этим утром появиться в обществе римлян, но они вернутся, как только будет принято решение отпустить узника. Пилат подозревал, что первосвященники бросятся укреплять свои позиции среди своих сторонников в толпе, но не мог ничего с этим поделать. Он встретился глазами с Иаиром, когда тот тоже извинился, что должен уйти. Они обменялись многозначительными взглядами, прежде чем каждый вернулся к своим обязанностям.
Пилат сделал пасхальное заявление перед колышущейся толпой:
— У нас есть обычай, — его голос прозвенел в утреннем воздухе Иерусалима, — что я отпускаю вам одного из узников в честь вашей Пасхи. — Ису грубо втащили на стену и поставили рядом с Пилатом. Наместник сверкнул глазами на Лонгина за его ненужную жестокость. — Хватит, — прошипел он сквозь зубы, прежде чем снова повернуться к толпе. — Отпущу вам этого человека, Царя Иудейского?
В толпе поднялось бурное волнение, когда разные голоса пытались перекричать друг друга. Один голос отчетливо выкрикнул:
— Нет у нас царя, кроме Цезаря!
Другой призвал:
— Отпустить Варавву Зилота. — Это предложение было встречено одобрительными криками толпы.
Смелые голоса прокричали:
— Отпустить Назарея, — но безуспешно. Сторонники Храма были хорошо подготовлены, и хор голосов, призывающих отпустить Варавву, взревел:
— Варавву! Варавву! Варавву!
У Пилата не было другого выхода, кроме как отпустить узника, которого назвала толпа. Зилот Варавва был освобожден в честь праздника Пасхи, а Иса Назарей был приговорен к бичеванию.