Тайна Магдалины
Шрифт:
Морин внимательно наблюдала за ним, все больше искренне восхищаясь этим человеком, который поначалу был для нее такой загадкой. Он был мистиком и настоящим поэтом, искателем духовных истин. Мало того, он был просто хорошим человеком — сердечным, заботливым и, несомненно, очень верным. Она недооценила его, что стало еще более очевидно после сказанных им последних слов:
— По моему мнению, отношение к прощению и терпимости — это краеугольный камень истинной веры. За последние сорок восемь часов я начал верить в это глубже, чем когда-либо раньше.
Морин улыбнулась и взяла его под руку,
Ватикан, Рим
29 июня 2005 года
Кардинал Де Каро закачивал свой разговор по телефону, когда дверь в его кабинет распахнулась. Поразительно, что церковный деятель такого высокого ранга, как епископ О’Коннор, все еще не понял, какое незначительное положение он занимает здесь, в Риме, но этот человек вел себя крайне невежливо. Де Каро все еще не был уверен, было ли причиной подобного поведения чистое тщеславие или же полная утрата чувства реальности со стороны О’Коннора. Возможно, и то и другое.
Кардинал с притворным терпением и насмешливым удивлением слушал, как этот человек бормочет об открытии во Франции. Но потом О’Коннор сказал нечто, что заставило Де Каро застыть. Это была внутренняя информация. Никто на этом уровне еще не должен был знать о свитках — и, уж конечно, не об их содержании.
— Кто ваш информатор? — спросил кардинал, деланно безразличным тоном.
О’Коннор заерзал. Он пока не был готов раскрыть свой источник.
— Он очень надежный. Очень.
— Боюсь, я не могу принять это всерьез, если вы не желаете или не можете предоставить мне дополнительные подробности, Магнус. Вы должны понимать, как много дезинформации приходит сюда. Мы не можем проверять все.
Епископ Магнус О’Коннор почувствовал себя неловко. Он не осмеливался раскрыть свой источник, пока нет — это был его единственный оставшийся козырь. Если он сдаст им осведомителя, они, без сомнения, обратятся прямо к нему, оставив О’Коннора без всякого влияния и участия в этой важнейшей исторической ситуации. Кроме того, есть и другие, перед которыми он должен держать ответ, кроме Де Каро и Ватиканского Совета.
— Я свяжусь с информатором и узнаю, могу ли раскрыть его вам, — предложил О’Коннор.
Кардинал Де Каро пожал плечами, к большой досаде О’Коннора. Он совсем не ожидал и не рассчитывал на такое безразличное отношение к своим поразительным новостям.
— Очень хорошо. Спасибо вам за информацию, — сказал старший церковник, жестом отпуская его. — Вы можете приступить к вашим обязанностям.
— Но, Ваше Высокопреосвященство, разве вы не хотите точно узнать, что они нашли?
Кардинал Де Каро взглянул на ирландского священника сквозь свои очки для чтения.
— Непроверенные источники нас не интересуют. Доброй ночи, сэр. Да благословит и хранит вас Господь.
Кардинал отвернулся и взял кипу бумаг, перебирая их, как будто епископ рассказал ему что-то настолько же банальное, как «солнце встает утром и садится вечером». Где шок? Беспокойство? Благодарность?
Кипя от негодования, епископ О’Коннор пробормотал ответ и, ковыляя, вышел за дверь. На данное время с Римом покончено.
Замок Синих Яблок
29 июня 2005 года
Как и обещала, Морин встретилась с Тамми в комнате с кинотеатром после своей прогулки по саду с Синклером. Сначала она сунула голову в кабинет, чтобы проверить, как там Питер, который был погружен в перевод второй книги. Ее кузен остекленевшими от работы глазами взглянул на нее и что-то неразборчиво пробормотал. Она знала, что сейчас не стоит прерывать его, и отправилась на поиски Тамми.
За стенами кабинета в замке царило оживление, взволнованное жужжание, связанное с происходящими историческими событиями. Морин спрашивала себя, как много знают слуги, но предполагала, что все они в высшей степени доверенные люди. Ролан и Синклер собрались, чтобы обсудить, какие нужны меры безопасности, пока не будет переведена оставшаяся часть Евангелия Марин. Морин было очень интересно, что и когда собирается предпринять Синклер.
— Входи, входи, — поманила рукой Тамми, увидев Морин в дверях.
Морин опустилась на диван рядом с Тамми, со стоном откинув голову назад.
— Эй, что-то не так?
Морин улыбнулась ей.
— Да, все и ничего. Я просто спрашиваю себя, будет ли когда-нибудь моя жизнь похожа на прежнюю?
Тамми отозвалась своим раскатистым смехом.
— Нет. Так что лучше начинай привыкать сейчас. — Она сжала руку Морин. На этот раз, она заговорила более сочувственно: — Послушай, я знаю, большая часть этого — новость для тебя, и ты должна многое переварить за короткое время. Я просто хочу, чтобы ты знала, что я восхищаюсь тобой, хорошо? И Питером, кстати.
— Спасибо, — вздохнула Морин. — Но ты действительно думаешь, что мир готов ко всей этой перестройке своей священной системы религиозных убеждений? Потому что я так не думаю.
— Я не согласна, — сказала Тамми со своей обычной убежденностью. — Я думаю, лучшего времени не найти. Сейчас двадцать первый век. Людей больше не сжигают на костре, как еретиков.
— Нет, им просто проламывают череп, — Морин потерла затылок в качестве доказательства.
— Ты попала в точку. Прости.
— Я просто драматизирую. Со мной все в порядке, в самом деле, — Морин жестом показала на широкоэкранный телевизор. — Над чем ты работаешь сейчас?
— Мы отвлеклись прошлой ночью, и я не успела показать тебе все остальное. Сейчас, я думаю, тебе это покажется очень интересным.
Тамми взяла в руку пульт. Показывая на телевизионный экран, она продолжала:
— Мы рассматривали изображения членов Династии, помнишь? — Она отпустила кнопку паузы, и портреты заполнили экран. — Король Фердинанд Испанский. Твоя подружка Лукреция Борджиа. Мария, королева Шотландская. Красавчик Принц Чарли. Императрица Мария-Терезия Австрийская и ее более знаменитая дочь, Мария-Антуанетта. Сэр Исаак Ньютон. — Она задержалась на изображении нескольких американских президентов. — А вот здесь мы приступаем к американцам, начиная с Томаса Джефферсона. Потом мы постепенно переходим к современности.