Тайна Овального кабинета

Чергинец Николай Иванович

Глава 61

В суде над Президентом наступили решительные дни. Накал обвинений и атак становился слабее и слабее. Один только специальный прокурор Томас Гордон был непреклонен и настойчиво отстаивал обвинения. Ему было непонятно, почему вдруг ослабил пресс республиканец Линдер и его коллеги по Большому жюри. Словно чья-то невидимая коварная рука руководила противостоянием республиканцам. Почти каждый день судьба преподносила сюрпризы. Наступивший день не был исключением. Газеты, а к обеду и радио, и телевидение сообщили о позорном для республиканской партии факте. Оказалось, что ракетный удар по фармацевтической фабрике в Судане был ошибочным. На самом деле ни Ирак, ни Бен Ладен к производству

химического оружия на фабрике никакой причастности не имели. Да и сама фабрика ничего запрещенного не производила. На ней выпускались только весьма нужные суданцам лекарства. С момента ее уничтожения в Судан хлынули гораздо более дорогие лекарственные препараты, которые производили фармацевтические концерны, к деятельности которых имели непосредственное отношение республиканцы — члены Большого жюри Миранда и Фишер. Ком информации быстро нарастал. Военные признали, что они стали жертвой информации разведки, по чьей наводке и был нанесен ракетный удар по фабрике. Прошло всего полчаса, как пресс-секретарь Центрального разведывательного управления был вынужден объявить, что лаборатории концернов Фишера и Миранды, которым была поручена экспертиза добытых разведкой компонентов продукции, выпускаемой суданской фабрикой, дали ложные заключения, подтверждающие, что она производит и химическое оружие. На основании этих заключений и принималось решение о ракетном ударе. Стало ясно, что ряд ведущих американских производителей лекарств пошли на дезинформацию с целью проникновения на суданский рынок лекарств. К вечеру все средства массовой информации сделали новое сообщение. Владелец суданской фабрики подал в суд на американское правительство с требованием компенсировать ущерб. Причем речь шла не только о прямом ущербе, но и косвенных потерях, а также требованиях выплатить огромные суммы семьям и близким людей, погибших в результате ракетного удара. Дело дошло до того, что по просьбе нескольких членов Большого жюри из числа республиканцев на слушаниях был объявлен перерыв.

Гордон буквально не находил себе места. Он метался по своему кабинету, пытаясь понять, почему именно те конгрессмены, которые жаждали добиться отставки Президента и так рьяно воевавшие и в палате представителей, и в сенате, и на заседаниях Большого жюри, вдруг как бы сникли и в течение последних дней, дружно отступали от своих позиций, уступая адвокатам Президента по всем направлениям. «Что же случилось? — думал Гордон, продолжая расхаживать по кабинету. — Здесь дело явно не в слабости доказательств. Даже вид этих судей стал иным. Боятся повысить голос, смотреть в глаза, говорят неубедительно, словно заранее согласны с тем, что скажет защита. Не могли же, черт побери, их подкупить… А тут еще этот скандал с суданской фабрикой. Как это некстати. Миранда и Фишер буквально выбиты из колеи. Того и смотри, что встанет вопрос об их уголовной ответственности…»

Гордон задавал себе десятки вопросов и не находил на них ответа. Но он находился в таком положении, что предаваться панике означало поражение. Тем более неожиданный перерыв заседания не позволил ему приступить к оглашению магнитофонных записей рассказов Моники Левин. Гордон был уверен, что эти рассказы позволят ему снова взять инициативу в свои руки, вызвать у судей уверенность в том, что Макоули обманул под присягой нацию. Затем он введет в бой следующую свою «тяжелую артиллерию». Он предложит членам жюри послушать показания одного из личных секретарей Президента Макоули — Леона Кеори, который знает о многих любовных похождениях своего шефа. Этого Леона Кеори можно отнести к главным свидетелям, чьи показания вызовут у судей, всех конгрессменов, у нации чувство отвращения к ловеласу, переспавшему с десятками женщин, не выбиравшего при этом места: будь то номер отеля, загородный дом или святая святых — Овальный кабинет.

В этот момент раздался телефонный звонок. Гордон, привыкший к неприятным неожиданностям, приблизился

к столу и поднял трубку. Услышав, кто звонит, он удивился. Это был председатель юридического комитета сената республиканец Генри Мэтч. В начале заседания Большого жюри он с остервенением рвал на куски Макоули, но в последние дни тоже вдруг поник и его почти не было слышно. Ранее он ни разу не разговаривал с Мэтчем по телефону, хотя они и были знакомы давно, обращаясь друг к другу на «ты». Мэтч сразу же перешел к делу:

— Томас, ты, наверное, обратил внимание на то, что я изменил линию поведения на слушаниях?

— Да, сразу же. Причем и ты, и Линдер, и Фишер, и Миранда. Я удивился и сейчас ломаю голову: что произошло…

— А ты не видел последний номер журнала «Халстер»?

— Нет, мне просто некогда интересоваться порнухой.

— До недавнего времени и мне он был неинтересен, но случилось так, что я и мои коллеги стали своего рода заложниками издателя этого журнала Флейка.

— Почему?

— По Вашингтону ходят всего несколько экземпляров этого журнала, весь же тираж этот негодяй Флейк держит на складе. Он просто-напросто шантажирует нас.

— Как так шантажирует?

— Его люди предупредили нас, если мы не отстанем от Макоули, то его журнал поступит в продажу, и тогда всем нам будет не до слушаний по делу Президента.

— Это почему же?

— Да потому, что все мы обыкновенные люди, мужики, и, конечно же, у каждого были и есть элементарные увлечения женщинами. Были они и у меня. Этот пройдоха Флейк через своих людей, в том числе и проституток, смог собрать на каждого из нас компромат и ударил фотографиями в своем журнале. Согласись, видеть себя совершенно голым рядом с обнаженной женщиной, притом лежа с ней в постели, не очень приятно.

— Вот оно что! — воскликнул Гордон. — А ты, Генри, сам-то видел этот журнал?

— Ты имеешь в виду последний номер? Увы, да. Видел, в нем имеется два моих фото. Я изображен с двумя женщинами. Сам понимаешь, что это значит для меня, моей семьи, моей карьеры…

— И что, такой же компромат на Линдера, Фишера, Миранда?

— Увы, да.

— Как же это ему удалось?

— Флейку? Хрен его знает.

— Да, ситуация…

— Томас, он же и тебе готовится подложить свинью.

— Каким образом?

— У него есть свои люди то ли в Федеральном бюро расследований, то ли в агентстве национальной безопасности, которые следят за одной семьей, проживающей в Вашингтоне. Ты же с любимой женщиной недавно оказался в этой квартире. Весь процесс твоего занятия сексом с этой дамой был заснят на видеопленку, копию которой смог добыть этот негодяй Флейк. Недавно мне позвонил неизвестный и потребовал прекратить донимать Макоули и одновременно посоветовал, чтобы я позвонил тебе и передал их требование.

Томас Гордон грязно выругался и произнес:

— Они не предлагали тебе посмотреть эту видеопленку?

— Они сказали, что сами позвонят тебе, и предупредили, чтобы ты был готов дать ответ…

Ошеломленный и раздавленный, Томас Гордон положил трубку на аппарат и, упершись двумя руками о стол, завис над телефоном.

Он еще не осознал до конца весь объем полученной информации, но главное понял. Он — специальный прокурор, призванный контролировать поведение Президента, сам влез по уши в говно.

«Выходит, что меня подставила Барбара Декарт. Она специально затащила меня в тот дом… Хотя Генри сказал, что спецслужбы следили за теми, кто проживает в нем. Значит, Барбара могла и не знать об этом».

Гордон лихорадочно схватил записную книжку, отыскал номер мобильного телефона Декарт и позвонил. Увы, ответа не последовало. Тогда он позвонил Декарт. Ответила секретарша:

— Извините, мистер, но миссис Декарт нет.

— А как скоро она придет?

— Думаю, что не скоро. Ей кто-то позвонил и наговорил массу неприятностей. Сказала, чтобы ее не беспокоили и не искали. Уехала очень расстроенной.