Тайна профессора Бранкеля
Шрифт:
Он стоял у окна, рассматривая близорукими, усталыми от долгой работы глазами пожелтевшие листы какой-то книги, которую только что получил из Лондона. Вокруг него от пола до потолка возвышались ряды книг всевозможных форматов и во всевозможных переплетах. Они загромождали все полки и местами возвышались кучками на полу. Они лежали на стульях, на письменном столе, на окнах, торчали из карманов его халата — словом, всюду, куда ни оглянись, виднелись книги, книги и книги!
Боже! сколько учености и труда было собрано в этих четырех стенах! Восток, запад, север, юг; древние, средневековые и современные представители всех стран и всех народов собрались здесь. О, тени Фауста, Гутенберга и Кекстона, если души усопших могут посещать наш мир, придите и усладите ваши духовные очи лицезрением вашего потомства. В этих бесчисленных, пестрых
Короткий ноябрьский день близится к концу и готические буквы сливаются в неясную сплошную линию в глазах сэра Гильберта. Стук в дверь библиотеки заставляет его встрепенуться, он кладет книгу на стол и говорить:
— Войдите.
Входит слуга с карточкой, которую сэр Гильберт подносить к окну и читает при слабом сероватом свете:
— Отто Бранкель.
— Введите этого господина, — говорит он и снова смотрит на карточку. — Бранкель? Бранкель? где я слыхал эту фамилию? В Нюрнберге? Лейпциге? — бормочет он задумчивым тоном.
— Нет! в Гейдельберге, — прерывает его чей-то голос и, оглянувшись, он видит перед собою высокого статного господина в длинном меховом пальто, который глядит на него с улыбкой.
— Гейдельберг, — повторил сэр Гильберт. — Ах, да; ведь вы там читаете химию?
— Имею эту честь, — отвечал гость, усаживаясь в кресло, предложенное баронетом. — Я должен просить извинения за несвоевременный визит, но у меня есть к вам рекомендательное письмо от профессора Шлаадта и мне так не терпелось, что я решил не откладывать посещения.
Баронет взял письмо и, пробежав его, с чувством пожал руку профессора.
— Душевно рад познакомиться с вами, профессор, — сказал он. — Я много наслышался о вашей эрудиции и исследованиях.
— Сущие пустяки, — отвечал профессор, махнув рукою. — Капли знания, почерпнутые в бесконечном океане науки. У вас здесь замечательная коллекция книг. Я слышал о вашей библиотеке в Германии.
При этом он оглянул пытливым взором темные углы комнаты.
— Ах, вам еще не все видно, — сказал сэр Гильберт с благодарной улыбкой, когда слуга принес лампу и поставил ее на письменном столе. — При этом тусклом свете библиотека выглядит не авантажно.
— Слава ее проникла и в Гейдельберг, — заметил профессор, снова оглядывая комнату.
— Быть может, потому, что у меня много ваших, немецких химиков, — отвечал сэр Гильберт. — Вы знаете, я пишу историю химии.
— Есть у вас какие-нибудь алхимики четырнадцатого столетия, т. е. их сочинения? — спросил Бранкель притворно равнодушным тоном.
— О, да, — отвечал баронет, указывая в темный угол комнаты, на который жадно устремились глаза профессора. — Вон там у меня Ростгам фон Гельм, Градиус, Жиральд.
Руки профессора, державшиеся за ручки кресла, слегка дрогнули при этом последнем имени. Однако он заметил вполне равнодушно:
— Жиральд? Ведь это, кажется, редкая книга?
— Да, — отвечал баронет. — Я приобрел ее случайно. Я…
— О, отец! Отец! — раздался свежий, звонкий голос.
И молодая девушка в амазонке, забрызганной грязью, вскочила в окно комнаты.
— Великолепная охота. Фидльди была на высоте: я успела к концу, — и она показала лисий хвост. — Как и Джек. Из дам была я одна. Мы приехали домой за полчаса и почти загнали лошадей. Джек из кожи лез целый день; за это я пригласила его обедать. Войди, Джэк.
Молодой джентльмен в охотничьем костюме, тоже забрызганном грязью, вскочил таким же манером в окно в ответ на это приглашение. Он с улыбкой подошел к сэру Гильберту, когда девушка заметила профессора, который встал при ее появлении и стоял в тени.
— У тебя гость, папа, — сказала она небрежно, перекладывая с одной руки на другую шлейф амазонки. — Представь же меня.
— Моя
— Точно язычница, да, папа? — подхватила Филиппа, смеясь.
Она смотрела на профессора, глаза которого, казалось, действовали на нее магнетически. Немец выступил из тени и свет от лампы падал на его лицо, которое девушка рассматривала с любопытством. Это было замечательное лицо, бледное, как смерть, с черными волосами, зачесанными назад над высоким лбом, густыми черными бровями, с мефистофельским изгибом над светлыми, блестящими глазами, тонким горбатым носом, нервным ртом без усов и без бороды. Такова была наружность знаменитого немецкого химика.
Филиппа, казалось, была околдована этим странным лицом и огненными глазами, устремленными на нее. Между тем, эта девушка вовсе не легко поддавалась чарам, скорее напротив: это была смелая дерзкая натура, не знавшая страха. Но в пристальном, жгучем взгляде профессора было нечто, подчинившее ее сразу.
Она была высокая, стройная девушка, очень красивая, с густыми черными волосами, выбивавшимися из-под легкой шапочки, надетой набекрень. В глазах ее светилось веселье и лукавство, а довольно большой рот, улыбаясь, обнаруживал два ряда ровных белых зубов. Она была восхитительна в темно-голубой амазонке, белых перчатках и полотняном воротничке, зашпиленном хорошенькой брошкой. Это было своевольное и самостоятельное создание. Мать ее умерла, когда она была еще младенцем; отец, погруженный в свои книги, мало заботился о воспитании дочери, и она выросла на воле, почти без призора. Иногда она обнаруживала желание учиться и удивляла всех своими быстрыми успехами. Иногда же не хотела брать в руки книгу и поочередно раздражала и забавляла своих близких своими выходками.
Она превосходно ездила верхом и большую часть детства провела, разъезжая по округу на шотландском пони, с Джеком.
Джек, иначе лорд Дольчестер, был старший сын графа Чишама, состояние которого почти равнялось состоянию сэра Гильберта. Джек и Филиппа были всегда вместе и дикая молодая леди следовала за Джеком всюду, куда он ни забирался. Она перенимала его манеры и язык, почему ее речь была переполнена сильными выражениями. Но всему бывает предел и сэр Гильберт догадался в один прекрасный день, что следовало бы подумать о воспитании своего заброшенного отпрыска. Он написал в Лондон к своей замужней сестре, а та немедленно рекомендовала ему французский пансион. В одно прекрасное утро мисс Филиппа была схвачена и отправлена в изгнание, а ее товарищ по бродяжничеству, Джек, — в Итон. Вернувшись из галльского изгнания, она нашла Джека таким же, как прежде, а он ее такой же красавицей, как всегда (так он решил). Их отношения, однако, изменились: теперь уже не Филиппа следовала за Джеком, а Джек за Филиппой. Он восхищался ею, как единственной девушкой в околотке, которая могла ездить верхом и рассуждать о лошадях не хуже барышника. При том же он знал ее так давно, что имел полную возможность заметить все ее недостатки и не заметил ни одного. Придя к заключению, что она «прекраснейшая девушка, какую только случалось ему видеть», он однажды явился к ней и решительно просил ее руку, в которой она столь же решительно отказала, деликатно посоветовав ему не быть идиотом. Однако лорд Дольчестер настаивал и в конце концов мисс Харкнесс, которая, в сущности, любила его — согласилась. Все местные дамы признавали Филиппу «неблаговоспитанной девушкой» и выражали сожаление, что сэр Гильберт не женился вторично и не доставил какой-нибудь представительнице женского пола случая посвятить Филиппу в таинства хорошего тона. Они ужасались ее свободным манерам и энергическим выражениям, которых не могло истребить даже французское воспитание. Одно время прошел слух, будто она выкурила целую папиросу, и Филиппа со смехом заявила, что это правда, — даме, которая спрашивала ее об этом. Когда же она подцепила в лице лорда Дольчестера самого завидного жениха во всем округе, дамы, как вы можете себе представить, отнюдь не сменили гнев на милость. Они признавали ее, как неприятный факт, и надеялись, что она исправится со временем. Зато представители мужского пола любили Филиппу, потому что она была хороша собой и подшучивала над соседями. Вообще же было признано, что это особа взбалмошная, и что ей нужна хорошая узда, которую вряд ли наденет на нее лорд Дольчестер.