Тайна профессора Бранкеля
Шрифт:
— О, благодарю вас, — горячо сказал баронет. — Вы меня очень обяжете. Где вы остановились?
— Пока в гостинице в Лаунчестоне, — отвечал немец, — но я нанял дом неподалеку от вас и переселюсь туда через неделю. Затем вы будете видеть меня довольно часто в вашей библиотеке.
— Милости просим, — сказал сэр Гильберт, — но где же этот дом?
— Он называется «Вольфден», — отвечал профессор.
— Вольфден! [4] —воскликнула Филиппа. — Неужели вы будете там жить, профессор?
4
Букв.
— Да, а что? — спросил последний, удивленный этим неожиданным вмешательством в их разговор.
— Это такое печальное место, — отвечала она с легким нервическим смехом, так как чувствовала на себе его змеиный взгляд, — и к тому же необитаемое вот уже двадцать лет. Там показывается только дух прежнего владельца, который удавился.
— Дух? Ба, — с усмешкой отвечал профессор, — я не боюсь духов. Мы живем в девятнадцатом веке.
— Есть ли там духи или нет, я, во всяком случае, не хотела бы там жить, — отвечала Филиппа, вставая, — это такое сырое и вредное для здоровья место. — При этом она с легким поклоном проскользнула в дверь, которую распахнул перед ней профессор, за что и получил мрачный взгляд со стороны лорда Дольчестера, считавшего подобные услуги Филиппе своей привилегией.
Ученые продолжали беседу о научных предметах, попивая вино, и лорд Дольчестер, покашляв сердито над стаканом, встал и отправился в гостиную за мисс Харкнесс.
Молодая леди сидела у камина, устремив мечтательный взор на раскаленные уголья.
Он подошел к ней и, облокотившись на каминную доску, с улыбкой взглянул на девушку.
— Мечтаешь, Филь?
— Я думала о профессоре, Джек, — рассеянно отвечала она, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки. — Странный человек, не правда ли?
— Мне он не нравится! — сердито заметил Джек.
— Мне тоже, — отвечала она, — но у него замечательное лицо: точно Мефистофель. Я мало знакома с поэзией, но когда гляжу на него, то невольно думаю, что такие глаза были у ведьмы в «Кристабели» [5] — глаза змеи.
— Долго он здесь пробудет? — спросил Дольчестер, толкая уголья ногой и вызывая целый фонтан искр.
— Шесть месяцев. Дай мне веер, Джек, ты так разжег уголья, что у меня лицо горит.
Джек исполнил ее желание и, опустившись на колени подле нее, с улыбкой заглянул ей в лицо.
5
«Кристабель» (ок. 1797–1800) — поэма выдающегося английского поэта-романтика С. Т. Кольриджа (1772–1834).
— Оставим в покое профессора, милочка, — сказал он, завладев ее рукой, — и поговорим о чем-нибудь более интересном.
Должно быть, разговор оказался действительно интересным, потому что, когда профессор и сэр Гильберт спустя полчаса вошли в гостиную, Джек все еще стоял в той же позе, и рука Филиппы гладила его рыжие кудри.
Заметив вошедших, Джек вскочил на ноги и, по-видимому, глубоко заинтересовался висевшей подле него
Профессор взглянул на них с усмешечкой, которая возбудила в Джеке страстное желание «свернуть шею этому бездельнику», и по просьбе Филиппы уселся за фортепьяно и начать играть. Сэр Гильберт задремал в кресле перед камином, Джек уселся против него и, опершись локтями на колени, положил подбородок на руки и уставился на Филиппу, которая играла веером и смотрела на огонь.
Профессор в полутемной комнате играл Мендельсона и Шуберта. Времяпровождение это «имело свою приятность», как выразился про себя Джек, но опять-таки присутствие немца досаждало ему. Притом же Джек не был поклонником музыки и предпочитал веселые охотничьи песни Уайт-Меллвила всей страсти и мелодичности величайших музыкальных светил.
Но все-таки в игре профессора было что-то приятно усыпительное, подходившее к обстановке.
Внезапно он остановился и сказал:
— Теперь я сыграю вам вещь собственного сочинения. Она называется «Грезы».
Он начал низким крещендо минорных арпеджио в басу, но постепенно звуки поднимались и становились громче, одушевленнее; затем темп изменился, переходя в плавные, серебристые аккорды колыбельной песни, как будто волны сна смыкались над головой спящего.
Далее чистые, ясные аккорды интродукции сменились бурными звуками марша, в которых слышался грохот барабана, топот массы ног, и серебряные звуки труб, переходившие в грустную патетическую мелодию, дышавшую предсмертной тоской и скорбью.
Поток серебристых звуков, точно летний дождь на море, и дикий, фантастический, капризный вальс, напоминавший воздушные композиции Шопена.
Затем прекрасная плавная модуляция с удивительными протяжными аккордами, перешедшая в изящную баркаролу, точно лодка скользила по летней глади безбрежного моря, направляясь к пылающему закату, теряясь вдали…
— Ей Богу, Джек, сегодняшняя охота была лучшая в этом году.
Филиппа долго сидела в задумчивости, прежде чем произнесла эту банальную фразу.
Профессор воображал, что она слушает музыку, в то время как ее мысли блуждали среди золотистых полей, где мчится, уходя от охотников, стройная лисица.
Он с треском захлопнул фортепьяно и встал.
— Вы будете у нас завтра? — спросил сэр Гильберт, прощаясь.
— Непременно, — с улыбкой отвечал профессор. — До свидания, лорд Дольчестер; нам с вами не по дороге?
— Нет, я поеду домой, — отвечал Дольчестер, которому вовсе не улыбалась беседа с иностранцем.
— Я прикажу вас отвезти, профессор, — сказал сэр Гильберт, направляясь к колокольчику.
— Нет, нет, благодарю вас, — отвечал немец, вежливо останавливая его. — Я предпочитаю пройтись. До свидания. До свидания, мисс Филиппа. Вы, как я вижу, не любите хорошей музыки.
Говоря это, профессор поклонился с своей холодной и сардонической улыбкой и ушел, оставив Филиппу в досаде на самое себя за то, что она выдала свои мысли, а лорда Дольчестера — с тайным желанием «свернуть шею иностранному бродяге».
V. ДЕЙСТВИЕ ЭЛИКСИРА