Тайна «Силверхилла»
Шрифт:
– Благодарю вас, – сказала я сухо, хотя в этот момент я вовсе не собиралась оставаться. Как только тетя Фрици покинет оранжерею, так чтобы я могла войти в нее одна, я подвергну себя последнему испытанию. А после этого перееду в Шелби. В городе я смогу видеться с Уэйном, когда он сможет выкроить для меня время, а чтобы иметь какие-нибудь средства на жизнь, подыщу себе какую-нибудь работу. Если я и вернусь в Нью-Йорк, то только для того, чтобы решить дела с квартирой и упаковать вещи. Но что бы я ни делала, Силверхилл и бабушка Джулия никогда меня больше не увидят. Для тети Фрици я ничего сделать не могу. Может, самое лучшее для нее – оставаться в своем собственном
Чувствуя себя сильной, храброй и уверенной в своем будущем, я оставила кольцо лежать на стекле стенда и ушла от них обоих. Без каких-либо дурных предчувствий я вошла в дом и поднялась по лестнице в свою комнату. Утро немного прояснилось, и, хотя солнце все еще было скрыто дымкой, его желтое сияние стало сильнее и горячее.
Солнечные лучи проникали в окна моей мансарды, образовывали пятна света на отброшенных простынях моей незастеленной постели. Желтый свет освещал и подушку, все еще хранившую отпечаток моей головы. Я замерла и устремила взгляд на желтое пятно на подушке. Оно не имело никакого отношения к желтому сиянию, бившему в окна. Это было нечто совершенно самостоятельное. Нагнувшись над подушкой, я увидела лежащую на ней желтую канарейку. Ее маленькие лапки безжизненно растопырились на наволочке, крошечные глазки остекленели, а на грудке была видна красная капелька.
Это был ужас оранжереи, но и еще кое-что похуже. Мне удалось сдержать рвавшийся из глотки крик лишь плотно прижав ко рту обе ладони. Шаловливые поступки, подсказанные больным рассудком, можно было перенести, над ними можно было даже грустно улыбнуться. Но здесь передо мной было безумие, преследовавшее какие-то жестокие цели.
После нескольких минут леденящего ужаса я убрала руки ото рта, зная, что на этот раз не закричу. Ужас у меня вызывало не жалкое существо, лежавшее на моей подушке, а мысль: кто его туда положил? Кто хотел так меня напугать? Это мог быть любой из обитателей дома. Ответ на этот вопрос необходимо было найти сейчас же.
Глава VIII
Мои руки, даже не прикасаясь к крошечному желтому комочку, казалось, помнили мягкость перьев, скрывавших маленький кусочек плоти и костей, перьев, покрывавших что-то, что было теплым и живым, а теперь начинало холодеть. Маленькое существо, которое могло летать и петь, а теперь превратилось в ничто, я могла понять. Тайна смерти. Моя мама – эта вот канарейка.
Я не в состоянии была взять ее мертвое тельце, не прикрыв его чем-то, поэтому вытащила из комода какие-то салфеточки и легонько обернула их вокруг птички. Канарейка, которую я вертела в пальцах, казалось, совсем ничего не весила, и все же разница в весе живого тела и мертвого существовала. Как легко любому ребенку, сжав пальцы, раздавить эту хрупкую жизнь. Но эта птица умерла не оттого, что ее раздавили.
С этим маленьким грузом в руках я вышла в холл. Сейчас же отнесу птичку Уэйну. Никто не запер входные двери башни, так что я беспрепятственно проникла на другую половину дома. Комнаты чердака в это утро были пусты и тихи, а в холле, как всегда, было темно и очень холодно. Над лестницей света не было, и я очень осторожно спустилась вниз мимо стен, оклеенных обоями с голубыми розочками – этими маленькими призрачными личиками, которые когда-то так пугали мою
На этаже Уэйна двери башни были широко распахнуты, пропуская внутрь воздух и свет; двери его комнаты также были открыты. Я заглянула внутрь, но там никого не оказалось. Из дальнего конца холла послышался звук захлопнувшейся дверцы холодильника, звон посуды, и, ориентируясь по этим звукам, я подошла к кухне с тыловой ее стороны.
За столом сидел Крис и наливал себе в стакан молоко. Пятна желтка и крошки подсушенного хлеба на тарелке говорили о том, что он в одиночестве заканчивает завтрак.
– Где папа? – спросила я.
Это был умудренный маленький мальчик, гораздо взрослее своих лет, и он стал с серьезным интересом меня разглядывать.
– Вас опять что-то испугало, правда ведь? Но папа сейчас спит. Нам обязательно будить его?
Я вспомнила, каким усталым был Уэйн, когда рассказывал о тяжелых часах, проведенных ночью в больнице, и отказалась от своего первоначального намерения.
Обойдя вокруг стола, Крис посмотрел на маленький, завернутый в салфетки комочек в моих руках.
– Можете показать это мне, если хотите. Я не думаю, что испугаюсь.
В этот момент я доверяла юному Крису Мартину больше, чем кому бы то ни было в этом доме, кроме его отца. Я отвернула кончик салфетки и показала ему маленькое желтое тельце. Он вскрикнул от ужаса и взял у меня из рук птичку. Было ясно, что ему уже приходилось иметь дело с мертвыми птицами и сам факт смерти его не пугал. Ему было жаль канарейку, но он отнесся к делу реалистически, как это случается с детьми.
– Это – Пикадилли! – грустно сообщил он мне. – Я узнал его по коричневым перышкам на кончиках крыльев. Он никогда не был чисто желтым. Последнее время он болел. Мы знали, что он умрет. Где вы его нашли?
– Кто-то положил его на подушку в моей комнате, но не думаю, что он умер от болезни.
Крис в недоумении покачал головой.
– Какой странный поступок – положить его вам на подушку. Похоже вроде бы на тетю Фрици, но все дело в том, что она никогда не причинит вреда какой-либо из своих птиц.
– Ну а если… если с ней расправился кто-то другой, – сказала я, – по-твоему, тетя Фрици все-таки могла бы положить трупик, чтобы я таким вот образом на него наткнулась?
Он задумался, сильно напомнив в эти минуты своим серьезным видом отца. Я снова обратила внимание на его длинные светлые ресницы.
– Думаю, могла бы, – сказал он. – Но мне казалось, вы ей нравитесь. Сегодня утром она волновалась за вас, хотела помочь.
– Тогда кто же?.. – начала я и осеклась. Я не имела права заставлять Криса Мартина судить старших. Что бы тут ни творилось, это было не детское дело.
– Наверное, не стоит строить догадки, – сказал он. – Давайте отнесем его вниз и покажем Элдену. Все равно ему придется хоронить Пикадилли. Он всегда хоронит птиц Фрици, когда они умирают.
И снова его реалистический подход к делу восхитил меня.
– Я подожду, пока ты допьешь молоко, – сказала я, хорошо сознавая, как нужно мне было его общество в этой ситуации. Он больше моего понимал в птицах, а также гораздо лучше меня знал людей, живущих в этом доме.
Он выпил полстакана молока, бережливо спрятал оставшуюся половину в холодильник и вместе со мной вышел в холл. На этаже тети Фрици никого не было, и Крис пошел впереди меня к двери, ведущей в галерею. Мы вошли в пустую комнату. Джеральд и бабушка ушли; дверь в оранжерею оставалась закрытой. Крис лучше меня ориентировался в лабиринте зеркал, окон и дверей и сразу же подошел к двери, ведущей в сад; открыв ее, он пропустил меня вперед.