Тайна "Сиракузского кодекса"
Шрифт:
— Думаете, попав домой, наша маленькая ведьмочка отправилась в постельку? Как бы не так! Она всучила таксисту двадцатку и велела подождать ее возвращения. Дома она заглотила пару стаканчиков… чего там? — водки или шнапса, или… — он склонился к ней, — граппы?
— Героина, — пробормотала Рени, глаза у которой совсем слипались.
— Охотно верю, — фыркнул Джеральд и выпрямился. — А болван-таксист послушно отвез ее обратно в Пострио. Болван-лакей подогнал ей машину со всем почтением, не сомневаюсь, учитывая, сколько она дала ему чаевых, но эта почтительность стоила ему места. Она
Джеральд погрозил пальцем:
— Прямо перед Дэвис-Холлом, как раз в антракте, на глазах у двух-трех сотен известных в свете лиц, куривших сигареты футах в сорока на другой стороне улицы. Все гадали, как ей удалось так далеко заехать.
Рени звонко щелкнула пальцами, как собака щелкает зубами на надоедливую муху. Но Джеральд уже заканчивал выступление и со значением тронул меня за рукав.
— Полиция была тут как тут, и полицейские с доброй половиной друзей Рени — с курящей половиной — видели, как она выбирается из обломков, пьяная и неуместная, как Трумен Капоте на похоронах Бобби Кеннеди. Представляете?
Он отцепил от связки ключ зажигания и контроль сигнализации и показал ей.
— Каков бы ни был вопрос — напившись, его не решишь.
Рейн потянулась за ключами с тем же проворством, с каким облегчила поднос с шампанским, но Джеральд легко отдернул их и мрачно усмехнулся.
— Героин… Неплохая мысль. Он мог бы поумерить вашу активность.
Два ключа он опустил себе в карман, а остальные вернул в сумочку, которую отдал мне.
— Когда доставите ее домой, — попросил он, — скажите мужу, что ключи от машины я пришлю утром.
«А! — подумал я. — Еще и муж…»
— Я бы их отдал и вам, — мрачно добавил Джеральд, — но без них вы будете не столь беззащитны перед щупальцами ее коварства.
— Опять всплывают головоногие, — заметил я.
Джеральд не пропустил удар.
— Как правило, они держатся на большой глубине, — угрюмо кивнул он, — где им и место.
Мы, подпирая с двух сторон, направили Рени между стальными столами, вымощенными подносами с рулетиками из дыни, завернутыми в ветчину и фигурными паштетами — глазки из маслин и ресницы из петрушки, — мимо беззвучно поворачивающейся переносной телекамеры к служебному выходу из кухни. Джеральд назвал адрес на дальнем конце Бродвея, чуть восточнее Президио. Он вежливо подчеркнул, что желательно проводить Рени до самой двери и сдать на руки мужу или дворецкому, и закрыл за нами дверь раньше, чем мы спустились с порога. Он откровенно радовался, что избавился от Рени Ноулс.
Забрасывая ее сумочку на пассажирское место, я думал, что она за неделю, пожалуй, посещает три-четыре таких приема или вечеринки. Чтобы, так пьянствуя, сохранить потрясающую фигуру, надо не жалеть себя в гимнастическом зале. Ни одной лишней унции, как я заметил, усаживая ее в кабине, и к тому же теплая. Крошечная искорка энергии, быть может порочной энергии, мечущейся в поисках полезного, осмысленного или хотя бы поглощающего занятия, которому могла бы отдать силу нервов, а может, и разума. Пьяная, растрепанная, засыпающая, она
— Совсем как моя, — с отчаянием проговорила Рени. — Только, — она обернулась ко мне, — у моей сзади наклейка. Знаешь, что на ней? «Когда я в тебя врежусь, взгляни на меня».
Она рассмеялась.
Я старался вести машину, но все равно поглядывал на нее.
— Маленький голубой значок. Вот такой.
Она сложила треугольником большие и указательные пальцы.
— Ясно, — сказал я.
Она обернулась посмотреть в заднее окно.
— Нравится тебе моя машина?
— Вы, кажется, сказали, это не ваша.
Она обернулась и положила руку мне на плечо:
— Прошу прошения?
Я объехал ряд машин и вежливо вывернулся.
— Ключи у Джеральда. Вы же видели, он их забрал. Получите свою машину утром, когда будете в состоянии ее вести.
Она меня не слушала.
— Нет, не завтра, а сейчас. И куда-нибудь подальше. На Тахо — или в Рино. А как насчет Малибу? Палм-Спрингс?
— Отлично, — я не хотел ее раздражать. — Но давайте подождем, чтобы все фары смотрели в одну сторону. А сегодня обойдемся пикапом. Представьте, какое небывалое переживание!
Она моргнула, прижалась спиной к пассажирской дверце и стала меня рассматривать.
— Ты думаешь? Правда?
— Может, это напомнит вам студенческие годы.
— Студенческие… — она громко расхохоталась. Слишком громко. — Студентка!
— Ваш приятель не водил пикап? Вы начали прямо с «БМВ»?
— Мне было четырнадцать, — выкрикнула она. — Четырнадцать сраных лет!..
И замолчала.
— Студентка… — Она запахнула на груди жакетик. — Какого черта тебя занесло в такую компанию?
Машина вздрогнула, переехав канавку, отделявшую стоянку от улицы. Радио — оно у меня работает самопроизвольно — заиграло «Не уноси свою любовь» в исполнении Джона Колтрейна.
— Джон Пленти — мой друг и клиент, — объяснил я, уменьшив звук. — Вот я и заглянул к нему.
Она промолчала.
— Художник, знаете? Тот парень, что написал все эти картины.
Молчание. Я взглянул на нее.
— На стенах висели картины.
Она безмолвно наблюдала за мной.
— Там ведь вы на двух полотнах?
Нет ответа.
— Словом, — я пожал плечами, — я делал для них рамы.
Она сказала:
— Так это вы тот парень.
Я не знал, как это понимать, но предпочел услышать в тоне пренебрежение и замолк. Через пару минут молчания она потрогала дырку в виниловой приборной доске и спросила:
— Сколько же он у вас наездил?
— Девяносто две тысячи миль, — похвастался я, глядя на одометр, — и еще девятьсот две. Восемь лет назад я заплатил за него шестьсот долларов. И с тех пор ни одной гайки не поменял. Высокооктановый бензин, регулярная смена масла и фильтров, да еще на автострадах время от времени надо прожигать нагар.