Тайна старой штольни
Шрифт:
Бригадир глянул на ребят и покачал головой.
– Не ожидал я от вас такого… не ожидал…
Когда в комнате утих последний раскат смеха, начальник участка, сдерживая улыбку, сказал:
– Так вот, друзья, возьмите под навесом носилки и чтоб к обеду весь кирпич был на месте. Поняли?
Низко опустив головы, ребята вышли из конторки. Когда носилки были нагружены, появились бригадир и прораб. Глядя на расстроенных ребят, прораб не выдержал, рассмеялся.
– Ладно, оставьте, пусть лежит. А ты, Абдильда, приводи завтра бригаду часам к десяти, будут три машины с кирпичом…
Вечером
– Это еще не все, главное тут!- похлопал он по нагрудному карману.
Нариман замер, а когда Павел Иванович извлек из кармана конверт, сердце Наримана застучало громко-громко, и он весь потянулся к письму.
Читал Нариман только те места, где говорилось об отце.
– «…ты спрашиваешь, не встречался ли я после войны с Музафаровым? После войны нет. Последний раз видел его в декабре 1944 года, несколько раз встречал в штабе дивизии. В канун нового года я был сильно контужен - меня перебросили в тыл».
Нариману не хватало воздуха. Он расстегнул ворот больничной рубашки и судорожно вдохнул пропахший подом больничный воздух.
– Жив! Жив! Ведь в письме, которое ему прислало министерство обороны, было написано, что погиб в 1943 году! А друг Павла Ивановича видел его в конце 1944! Значит жив! А что если этот друг ошибся? Если кого-то другого принял за его отца?
Нариман бережно положил письмо на одеяло.
– Он не мог ошибиться? Может, это был кто-нибудь другой?
Павел Иванович сжал Нариману плечо.
– Нет, это был он. Они вместе учились в Ташкенте…
Павел Иванович достал из кармана табакерку и, вспомнив, что находится в больнице, сунул ее обратно.
– Крепись, мой мальчик, мы отыщем его. Я написал письмо начальнику штаба дивизии, он обязательно ответит. …Да, я совсем забыл спросить тебя, как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, доктор сказал, что послезавтра меня выпишут.
– Вот и хорошо, как только выйдешь, мы сразу отправимся в поход. Ребята рюкзаки уже приготовили, тебя ждут…
– Если б в штольне меня не ударило, я бы сюда не попал…
– Ну-ка, расскажи мне толком, что там случилось?
– Когда я шел по штреку, кто-то сзади бросил н меня бревном.
– А ты не заметил, кто это был?
– Не заметил, но я его хорошо знаю.
– Он что, местный житель?
– Нет, на руднике он появился после меня.
– А кто тебе сказал, что после?
– Ребята сказали, они же всех на руднике знают.
– Но откуда ты его так хорошо знаешь?
– Во время оккупации мы жили в одном дворе,- и Нариман подробно рассказал Павлу Ивановичу, где, когда и при каких обстоятельствах он встретился с Муратом…
Началась эта история осенью 1942 года. В тот день Наримаи проснулся поздно. Сквозь заплаканные окнл пробивался тусклый солнечный свет. Вставать совсем не хотелось - в теплой постели голод чувствовался не так остро, как на улице.
– Сейчас бы горбушку белого хлеба
Вчера Нариману не повезло: бегал по городу целый день и нигде не смог раздобыть и кусочка хлеба. Ничего не принесла ему и соседка тетя Наташа; они тоже сегодня сидели голодные.
Поздно вечером Нариман вскипятил кружку воды, выпил ее и лег спать.
Куда же пойти сегодня? Попытать счастья у госпиталя? Жаль, итальянцы оттуда уехали, а к немцам идти не хочется, проучили один раз - хватит.
Три дня тому назад Нариман, подхватив котелок, побежал к госпиталю. Работавшие на кухне итальянцы никогда не обижали Наримана, от них он всегда возвращался с полным котелком ароматного супа. А нынче не повезло. Итальянцев на кухне уже не было, а молодой немец, к которому подошел Нариман, выбил из рук котелок, повернул Наримана и больно ударил тяжелым кованым сапогом…
Может, сходить еще раз на элеватор? Но туда надо идти втроем и брать с собой лом: под вывернутыми кирпичными глыбами ребята нередко находили несколько горстей полусгнивших зерен…
Нариман нехотя выбрался из-под одеяла и вышел во двор. В воздухе вкусно пахло жареным тестом. Нариман повернулся и глянул в раскрытое окно, за которым два молодых эсэсовца жарили лепешки. Затаив дыхание, стоял и смотрел он, как росла на тарелке румяная стопка. Сколько он стоял? Десять минут, а может быть, час? Белобрысый офицер увидел его, усмехнулся, свистнул и, сняв со стопки верхнюю лепешку, бросил в раскрытое окно.
Лепешка опустилась прямо в руки и стала нестерпимо жечь пальцы. Как уж это получилось, он не помнит, но Нариман размахнулся и запустил лепешкой в гестаповца. Гестаповец увернулся, выругался громко по-немецки, схватил с кровати кобуру с пистолетом и бросился за Нариманом.
Если бы не майор, вышедший из-за угла, Нариману пришлось бы туго. Увидев старшего офицера, гестаповец вытянулся в струнку и замер. Нариман тем временем забежал в соседний двор и спрятался в пустой мусорный ящик.
Прошло полчаса. Кто-то из жильцов принес ведро битой штукатурки и высыпал ее на голову притаившегося в углу ящика Наримана.
До обеда Нариман бродил по городу. Побывал на рынке, оттуда дошел пешком до кинотеатра «Субхи». Попытался прочесть афишу, но не смог, только в самом низу было написано по-русски: «Для солдат и офицеров германской армии». Рядом висели красочные афиши, предлагающие жителям города стотысячные награды, дома и коров за выдачу партизан. Одна из них призывала молодежь ехать на работу в Германию. Тут же был нарисован стол, уставленный пирогами, копченостями, разными колбасами, рыбой, за столом сидели толстощекие юноши и девушки. Подпись гласила: «Мы счастливы, что приехали в Германию».