Тайна трех подруг
Шрифт:
— Я не могу в унитаз, мы заперты, — попыталась оправдаться она.
Дворничиха продолжала осыпать ребенка ругательствами, и тут на свой балкон вышел живущий в соседнем подъезде мужчина в спортивном костюме.
— Не шуми, Петровна, — сказал он и обратился к Ринате: — Где это вы заперты, малыш?
— В нашей с братом комнате, — ответила она и вдруг поняла, что рядом есть живые люди, которые могут помочь ее беде. — Наверное, мама ушла далеко или умерла. А мы с братиком одни.
— И давно?
— Не знаю. Наверное, три дня. Или четыре.
— Как это? — не поверил мужчина. — Ты хочешь сказать, что ты и твой брат уже три дня сидите в запертой комнате?
— Да, — сказала Рината. —
— Это же дети убийцы, — припомнила вдруг Петровна. — Они тихие, и не видно их, и не слышно. Я вообще думала, у бабушки живут. А мать у них пьющая.
Мужчина ушел с балкона и некоторое время спустя в квартире прозвучал настойчивый дверной звонок. По-видимому, входная дверь все же оказалась закрыта на ключ. Рината замерзла и вернулась в комнату. Она не видела, как сосед, перекинув со своего балкона доску и прикрепив ее одной стороной к перилам проволокой, с риском для жизни переходил к ним на высоте пятого этажа. Рината удивилась, когда он толкнул дверь и вошел в комнату с балкона, оставляя на полу снежные следы от кед.
— Да что же тут у вас такое делается? — повторял он, оглядывая убогую обстановку комнаты и спящего в кроватке Павлика, пробуя запертую снаружи дверь.
Несколько мощных ударов плечом — и она распахнулась, посверкивая вырванным шпингалетом и открывая доступ к свободе, воде и туалету. Эльмиры в квартире не оказалось. Рината кинулась к кухонному столу, выискивая глазами по тарелкам объедки, но мужчина встряхнул ее за плечи и сказал:
— Потерпи еще чуть-чуть, малыш, я сейчас.
Через несколько минут он вернулся, неся в вытянутых руках кастрюлю с бульоном, на крышке которой красовался кусок домашнего пирога с рисом и мясом. Но Ринате не довелось его отведать — она потеряла сознание. А через полчаса прибыла вызванная соседом карета «скорой помощи», и истощенных детей увезли в ближайшую больницу.
Позже Рината узнала, что в тот день мать вернулась домой только под вечер. К этому времени в квартире уже успел побывать участковый и сотрудники городской комиссии по делам опеки несовершеннолетних. Возмущенные соседи на все лады обсуждали утреннее происшествие, когда на их глазах двух малышей-дистрофиков выносили из «нехорошей» квартирки люди в белых халатах. Но праведный гнев и возмущение поведением матери, забросившей детей, слишком запоздали, а медицина оказалась бессильна. Павлик умер в больнице.
Рината осталась жить. Но она никогда не упрекала себя в том, что выжила в ущерб брату. Ведь она всегда позволяла себе проглотить кусок только после того, как Павлик отказывался от еды. Другое дело, что он не насыщался, а просто не мог есть, но девочке семи с половиной лет не дано было этого понять. Рината корила себя лишь за то, что не позвала вовремя на помощь людей, не забила во все колокола, а позволила брату дойти до той грани болезни и истощения, после которой уже не живут. Она не почувствовала реальной угрозы, как это было при пожаре, потому что не знала тогда, что смерть порой крадется незаметно.
Эльмиру лишили родительских прав, и последующие десять лет своей жизни Рината провела в детском доме. Она никогда больше не встречалась ни с матерью, ни с отцом и очень жалела обоих. Но особенно — Павлика, в детском подсознании навечно отпечаталось, что главным был все-таки он, а вовсе не она.
Глава 2. Бабушка, море и Лана
В больнице маленькую Ринату подлечили и подкормили. Она порозовела и осмелела, а свою тоску по брату и необходимость беспрестанно о ком-то заботиться, реализовывала на маленьких пациентах отделения. Едва девочка окрепла,
Почему так случилось, что родная бабушка не вмешалась в ситуацию, при которой гибли ее внуки? Это долгая история, и в сути некоторых вещей Рината разобралась лишь повзрослев. Мария происходила из зажиточной латышской семьи. Ее родители были репрессированы и высланы из Риги в Магадан вместе со взрослой уже дочерью и ее двухлетним сыном Инваром, отец которого погиб.
Во второй раз Мария вышла замуж в тот год, когда сын вернулся из армии. Муж занимал руководящую должность, был старше жены на десять лет и вызывал в ней благоговейный страх. После ухода матери Инвару осталась та самая комната в бараке, которая сгорела во время пожара. Мария надеялась, что сын женится на присмотренной ею девушке, тоже латышке. Но он разбил ее сердце, связавшись с Абубикеровой Эльмирой, которая была старше его на целых восемь лет и в свои двадцать девять обладала весьма неприглядной репутацией. Неразборчивая в связях разбитная девица работала в третьеразрядной гостинице для моряков и носила кличку «Этажерка», поскольку убирала на этажах, попутно оказывая не бесплатные услуги постояльцам. Мария навела справки о будущей невестке и пришла в ужас, узнав ко всему прочему, что отец Эльмиры был татарин.
— Как ты можешь жить с проституткой? — в отчаянии увещевала она Инвара. — А если она родит ребенка? Тогда и вовсе не отвяжешься. Эта рыжая никому до тебя не была нужна. Ну почему именно мой сын должен жениться на шлюшке, которой все только пользовались! Подумай хотя бы о чистоте нашей крови, которую ты хочешь замутить, связавшись с девицей непонятного происхождения! Ты же носишь благородную фамилию.
Но сын ответил всего лишь:
— На свою фамилию посмотри.
Марии было нечего возразить, кроме того, что ее нынешняя фамилия уже не имеет никакого значения: выйдя замуж, она стала Кишкиной. И муж ее убеждал:
— Не лезь, Мария, к молодым, не лезь! Только врагом парню станешь.
А Инвар с Эльмирой вскоре подали заявление в ЗАГС. Некоторое время Мария еще лелеяла надежду на то, что этот скоропалительный брак распадется: невестка долгое время не могла забеременеть, а сын очень хотел ребенка. Но на четвертом году брака Эльмира родила дочь. Пытаясь угодить матери и примирить ее с невесткой, Инвар велел жене назвать девочку Ренатой. Он знал, что это имя всегда нравилось матери. Но Эльмира, отправившаяся в ЗАГС оформлять документы, записала дочь как Ринату и говорила потом, что это в честь ее брата, которого звали Ринат. Так благодаря замене буквы «е» на «и» новорожденная получила европейско-татарское имя, странно звучащее даже в этом северном городе, который в общем-то привык к самым разнообразным фамилиям, именам и кличкам.
Когда родился Павлик, Мария поняла, что ее сыну уже не выпутаться из «татарских сетей». Она почти смирилась с таким положением и только сильно переживала из-за того, что «молодые» пьют. Мать почти не приезжала в гости к сыну, а он, ненавидя отчима, тоже к ним не наведывался. Когда Инвар стал убийцей, в пьяной драке лишив жизни двух собутыльников, муж запретил Марии и вовсе упоминать его имя в их доме.
Несколько раз бабушка тайком выбиралась к внукам. Но однажды подвыпившая Эльмира спустила ее с лестницы, молотя свекровь веником и крича, что «старая фашистка» сама виновата в том, что произошло с Инваром, и теперь никто не нуждается в ее подачках. Купленные на заначенные от мужа деньги конфеты летели вниз по лестнице, сверкая разноцветными фантиками.