Тайна Тюдоров
Шрифт:
– А как умерли они? – спросил я, ощущая неприятный холодок на спине.
Мария помолчала, вспоминая.
– Кажется, это была потница, хотя дети ведь так легко умирают от разных болезней. – Она вздохнула. – Я припоминаю, что, кажется, моя кузина Фрэнсис ухаживала за мальчиками во время болезни. Сама она уже переболела потницей и не боялась заразиться. Их смерть стала для Фрэнсис серьезным ударом – терять братьев невыразимо тяжело.
Я едва не расхохотался. Надо же, все наследники мужского пола умерли детьми! Так вот как герцогиня получила все свое состояние. Неужели кто-то считает
Нужно задать Марии главный вопрос – не важно, какую боль причинит мне ответ.
– А Мария Саффолк, ваше величество? Как она умерла?
– Мне говорили, от лихорадки. Она уже была больна… Страдала каким-то вздутием и прочими недугами. Она была совсем не старой, моего возраста. В последние месяцы ее жизни мы виделись нечасто. Она осуждала политику моего отца и предпочла покинуть двор, удалившись в свое поместье в Восточной Англии. – В голосе Марии неожиданно прозвучал гнев. – Немногие скорбели о ней. Она скончалась в июне – все с нетерпением ждали, когда разродится эта Болейн.
Она умолкла, и было видно, какая борьба происходит внутри ее. В том злополучном июне было брошено в землю семя раздора между Марией и ее младшей сестрой.
– Но я знаю кое-какие подробности, – неожиданно сказала Мария. – Прошло несколько недель после похорон Чарльза Саффолка, и ко мне явился его оруженосец. Очень преданный человек и очень достойный. У него еще был такой ужасный шрам от виска через всю щеку. Я спросила его, откуда это. Он ответил, что служил в армии во время Шотландской кампании. Бедняга, похоже, искренне скорбел о своем господине. Но главное, он принес драгоценность, завещанную мне Марией. Я храню ее. Лист золотого артишока. Подарок этого румяного юнца, Франциска Первого. Он-то и подстроил брак с Чарльзом Брэндоном, когда скончался ее первый супруг Людовик Двенадцатый.
Казалось, я рассыпаюсь на куски – так сильно дрожали мои колени.
Мария усмехнулась:
– Драгоценность значила для тети многое. Это было практически все, что она имела, когда ей наконец позволили вернуться в Англию. Отец был так разгневан ее вторым браком, что грозил бросить и Марию, и Брэндона в Тауэр. Потом он остыл, но наложил на супругов огромный штраф. Они так и не смогли его выплатить до конца, хотя Марии пришлось заложить все ее драгоценности. Но не эту. Она однажды призналась, что артишок – свидетель лучшего и худшего в ее жизни, радости и печали. Она очень дорожила им.
Мария вдруг осеклась и встревоженно взглянула на меня:
– Бичем, все хорошо? Ты очень побледнел.
– Это от усталости, ваше величество, – выдавил я. – Не знаю, как благодарить ваше величество за оказанную милость. Все это чрезвычайно важно для меня.
– О, рассказ доставил мне удовольствие. Я давно не предавалась воспоминаниям о любимой тете. Возможно, однажды ты напишешь для меня историю нашей семьи, а я с радостью оплачу тебе этот труд. – Она многозначительно подняла палец. – И у тебя наконец появится вполне достойный источник дохода.
– Почту за великую честь, ваше величество, – произнес я, натянуто улыбаясь.
Какое счастье, что в гостиной царил полумрак.
– С вашего позволения, могу ли я теперь удалиться?
– Разумеется. – Она
– Ваше величество. – Я припал губами к сухой руке, унизанной кольцами.
Рочестер отвел меня в четырехугольный двор, где стояла лохань. Я разделся и, тщательно прикрывая родимое пятно, помылся мутноватой водой. Затем, поднявшись по лестнице, я оказался в комнате с остывшей едой и постелью. Аппетита не было – да и появится ли он теперь? Тем не менее я заставил себя поесть досыта. Организм, в конце концов, не виноват в моем душевном смятении.
Поев, я уселся на соломенный тюфяк и вытащил свою драгоценность. Вещица сияла на ладони, точно звезда. Удивительно, как я мог перепутать? Я потрогал кончиком пальца выпуклые прожилки, словно они были живые. Он проделал столь долгий путь через Ла-Манш, из Франции. Его так бережно хранили в течение целой жизни. Я покосился на свой собственный знак розы – знак, который некогда носила моя мать.
«Об этом знали только близкие Марии».
«…После похорон Чарльза Саффолка… ко мне явился его оруженосец».
Довольно, нужно поспать. Я спрятал свою драгоценность за подкладку плаща и нырнул под грубое одеяло. Засыпая, я подумал: вот, наверное, удивится Кейт, когда узнает, что это не лепесток, а лист.
Глава 26
Мне снилось что-то хорошее. Открыв глаза, я обнаружил, что наступила ночь. В открытом окне вспыхивал и гас свет. Снаружи пели хором – от этого я и проснулся. Затем я понял, что в комнате есть кто-то еще.
– Барнаби? Ты?
– Ну да. Ты не против, я надеюсь? Я вошел, пока ты спал.
Он стоял, скрестив руки на груди, и осматривался, а потом, не глядя на меня, неожиданно спросил:
– А как твой должок? Удалось вернуть?
– Удалось. Твой лук в полной сохранности.
Я помолчал и спросил:
– А где Перегрин?
– Спит как младенец. Он сначала ест за троих, а потом дрыхнет без задних ног. Посмотри-ка лучше на это.
Натянув штаны, я босиком прошлепал к окну. Темно-синее небо простерлось над замком. Во внутреннем дворе установили самодельный алтарь, покрытый линялой тканью малинового цвета, с потертыми изображениями распятий. Перед ним человек в белой мантии держал в руках чашу. Вокруг алтаря горели воткнутые в песок восковые свечи. Мужчины и женщины стояли на коленях в благоговейном молчании. Пылкое пламя бросало отблески на обращенные к небу лица. Через открытое окно до нас долетал запах ладана. Стоявшие на ящиках дети звонкими голосами выводили припев красивого гимна.
Я заметил Марию: она сидела в кресле, перебирая гранатовые четки. Пламя свечей причудливо играло на ее украшениях, и от этого казалось, будто платье королевы запятнано кровью.
– Клянусь Богом, ей суждено победить, – пробормотал Барнаби. – Надеюсь, нам придется лишь наблюдать за папистскими ритуалами, а не участвовать в них.
В жутковатой церемонии, как ни странно, было свое очарование. Поэтому я ответил:
– А я впервые вижу старый обряд. Признаться, он кажется мне красивым.